Теперь с пути не сбиться.
Проходят дни. Чахлые рощицы оживляют монотонность равнины. Пробивается трава – сначала робко, потом увереннее, а потом кишит, как прожорливая саранча. Трава колючая и клейкая, одна холодит во рту, а другая шибко пахучая – вся исчешешься, если сдуру потрогаешь.
На светлом фоне травы хорошо видны черные пятна давних кострищ. Сияющая тропа приводит к скелету зверька – мясо дочиста состругано каменным ножом.
Видно, что поработала умелая рука.
В луговом раздолье земля не источает зловоние, не дымится и не дрожит. Тепло, журчат ручьи, сверкают озерца. Ашам наклоняется попить и видит кошмарное отражение: костистое лицо, обтянутое шелушащейся кожей, на голове проплешины.
Вторая хижина не удивляет. Ашам ее предчувствовала. В строительстве Каин заметно понаторел: три толстые стены, травяной тюфяк, штабель заготовленных кирпичей.
Много звериных костей, превращенных в непонятные инструменты. Ашам берет грозно заточенную кость длиной со свою руку и продолжает путь.
Третья и четвертая хижины еще искуснее и просторнее. Пятая – вообще нечто: не просто дом, но скопище построек вокруг одной главной.
Любопытно, что в строениях поменьше заметны уже знакомые следы обитания – шелуха злаков, костяные инструменты, зола, – но в главном здании нет ничего, кроме высокого, идеально гладкого глиняного столба.
Здесь случилось что-то важное. Совсем не в духе Каина выстроить нечто бесполезное.
И потом сбежать.
Стало быть, он знает, что Ашам идет следом.
Вечером она сидит у костра, в горсти ягоды. В лугах она опять на подножном корму.
Однако ужасно хочется мяса, и это ее пугает.
Ашам оборачивается и вдруг подле себя видит оковалок. Надо же.
Не мешкая, вгрызается в него. Что интересно, потрясающе свежее, невообразимо вкусное мясо не кончается – съеденные края тотчас вновь обрастают плотью. Вот-вот лопнет живот, но остановиться невозможно. Ашам замирает, лишь услышав, как кто-то окликает ее по имени. Поднимает взгляд и понимает, что в руках у нее не оковалок, а чья-то нога.
Она грызет ляжку Каина, криво приделанную к туловищу.
Взгляд брата ласков. Угощайся.
Ашам пробуждается. Подбородок и рот мокры. В яремной ямке засохшая лужица слюны.
Однажды вечером она чувствует, что бедру стало влажно. Ну вот, порезалась и даже не заметила. Ощупала – а рана-то глубокая, пульсирует кровью. Вон на траве длинный след из кровавых капель. От грязного покрывала Ашам отрывает лоскут и перевязывает рану.
Ткань быстро пропитывается кровью. Морщась от боли, Ашам присаживается на опушке, чтобы поправить повязку. Туго ее затягивает, хочет встать, но замирает.
Тут кто-то есть.
Шевелится в траве. Ашам кричит и бросает камень. Шевеленье прекращается.
Слышно тихое рычанье. Ему вторит другое.
Тишина.
Вновь зашевелились.
Ашам опять бросает камень. Трава колышется. Не испугались. Она промазала, а значит, не опасна.
Ашам встает. В одной руке заточенная кость-копье, другая зажимает рану.
Ждет.
Высунулись черные рыльца. Жадно принюхались.
Круглые морды в желтых пятнах. Вываленные языки. Идиотские ухмылки.
Сколько их? Четыре, пять, шесть, семь. Тощие, запаршивевшие. Ростом ей по пояс. Если б из-за ноги не скрючилась, высилась бы над ними великаншей.
Самый крупный вскинул рыло и заржал.
От бесовского смеха мороз по коже.
Теперь и вся свора зашлась в безумном реготе.
На пробу одна тварь атакует со спины. Ашам бьет копьем, но сильно промахивается. Хихикая, тварь ныряет в траву.
Остальные регочут.
Забавляются.
Будто говорят друг другу: Прошу, вы первый. Нет-нет, только после вас.
Атаку сбоку Ашам отражает ударом плашмя. Взвизгнув, тварь отскакивает, но тотчас кидаются две другие. Одна нацелилась в ногу, вторая – в горло.
Ашам вопит и тычет копьем. Одна тварь повержена. Из распоротого брюха вывалилась требуха, тварь скулит и сучит ногами, пытаясь уползти.
Ашам падает на колени и копьем пронзает ей горло, заставляя навеки умолкнуть.
Выдергивает копье и встает. Руки ее в крови.
Вожак рычит.
Похоже, недооценили.
Свора бросается разом со всех сторон. Рвет, кусает, царапает. Ашам чувствует не боль, но глухую досаду от столь бесславной неудачи пред лицом столь позорных тварей. Нет, без боя она не сдастся.
Ашам сражается.
Убивает вторую тварь, потом третью, но их слишком много, действуют слаженно, она чувствует их гнилостное дыхание, падает, сворачивается клубком, твари хотят перекусить ей шею, в ужасе Ашам выгибается, а те, словно только этого и ждали, утыкают рыла ей в живот, она готовится к смерти, но тут раздается рев стократ мощнее воя пожирающей ее нечисти.
Воздух мгновенно светлеет, затем снова полнится трепетом. Белое облако зависает над Ашам, перепрыгивает ее, обходит; рявкает на тварей, рвется в бой, и те, хихикая, бросаются врассыпную. Вот и последняя скрылась в траве. Ашам жива.
Регот стихает.
Тихое сопенье.
Ашам распрямляется.
На земле две убитые ею твари. И еще одна с почти оторванной головой.
Подле нее знакомый силуэт.
Пес Авеля. Вся морда в крови.
Ашам протягивает к нему дрожащую руку.
Пес подбегает и слизывает кровь с ее ладони. Потом отходит.
Опираясь на копье, Ашам встает.
Пес бежит через опушку, временами проверяя, следует ли за ним Ашам.
Идут еле-еле. Путь, на который нужно всего-то полдня, преодолевают за двое суток. Нестерпимая жажда; Ашам то и дело останавливается, чтобы поправить повязку. Маленькие раны уже затянулись корочкой, другие саднят, но подсохли.
Тревожит порез на ноге. Рана сочится кровью и зловонным зеленоватым гноем. Боль укоренилась и, согласуясь с биением сердца, аукается в кости. Бедро горит огнем, отек захватил колено, каждый шаг – подвиг.
Пес чувствует, что ей неможется. Показывая путь, убегает вперед, но не слишком далеко, дабы, если что, поспеть на помощь. Он тоже прихрамывает – видно, твари и его покусали. Ашам хочет посочувствовать – ведь это из-за нее ему досталось. Просит ее извинить.
Пес не выказывает нетерпения. Он будто не ведает усталости и караулит, когда Ашам спит.
На второй день они выходят к долине – копии родных краев Ашам, только меньше и суше.
