Так вот в чем дело. Человек семь или восемь «средних» шныров стояли у стен, держа в поднятых руках простыни. Простыни были белые, и стены тоже. Уже в двух шагах при слабом освещении все сливалось в единый фон, и казалось, что воет и хрипит сама стена.
Бритая наголо девушка присела на корточки рядом с Сашкой и спросила добрым голосом:
– Гасморка мет? Гос не залит?
– Нет, а что? – не понял Сашка.
– А бо забохнешься! – заботливо сказала девушка, и на рот Сашки лег тугой прямоугольник пластыря.
Тот попытался отодрать его языком – бесполезно.
– Поднимайте! – велела девушка.
«Мумию» подняли. Мычащий Сашка оказался прямо перед Вовчиком.
– Теперь ты узнаешь, что такое «ночь новичка»! – с угрозой предупредил тот и потрогал челюсть.
Покачиваясь на несущих его руках, Сашка доплыл до конца коридора. Большеголовый парень, опознанный Сашкой как «кухонный Гоша», присел перед дверью на корточки и прильнул ухом.
– Дрыхнут! – шепнул он и потянул вниз ручку.
Восемь теней и один одушевленный кокон просочились в неосвещенную комнату. Сашка увидел синий квадрат окна, перечеркнутый сосновой веткой. Со второго яруса доносился могучий храп Макара. Сашку бережно опустили на пустую кровать и убедительно попросили не мычать.
В комнате уже кипела бесшумная работа. Маленький паренек с шуроповертом на несколько секунд присел перед ботинками Макара. Шуроповерт тихо зажужжал.
Влада Ганича бритая девушка тщательно пришивала через одеяло к матрасу, используя здоровенную цыганскую иглу. Даню скотчем примотали к кровати. На грудь ему осторожно положили батон докторской колбасы, зафиксировали ее по краям тем же скотчем и накрыли одеялом. Рядом, деловито трогая ногтем зубья пилы, застыл средний шныр.
Не просыпаясь, Даня заворочался, отчетливо сказал: «Ненавижу медленный интернет!» и сделал безуспешную попытку перевернуться на другой бок.
Вовчик заботливо, как любящая мамочка, положил себе на колени ногу спящего Кирилла и вставлял между пальцами бумажки. Закончив с бумажками, он извлек из кармана зажигалку и стал вращать колесико, ожидая, пока остальные тоже будут готовы.
– Внимание! Десять секунд! – шепнула бритая девушка.
Отодвинув от стены кровать, два человека встали по разные стороны. Взяв простыню за четыре угла, они подняли ее над Макаром и держали примерно в полуметре над ним.
Теперь все ждали только сигнала – им стало щелканье зажигалки Вовчика, который одним длинным движением руки поджег сразу восемь бумажек.
Сашка ожидал немедленного вопля, но Кирюша продолжал посапывать, во сне неуютно поджимая пальцы ног. Несколько секунд огонь спокойно разгорался. Сашке уже стало казаться, что он так ничего и не почувствует, но тут Кирилл завопил дурным голосом и, отшвырнув коленями одеяло, стал быстро вращать ногами, будто крутил педали. Чем быстрее он крутил, тем сильнее разгорался огонь.
– Лучше «велосипеда» только «ракета», но ужасно трудно стало доставать селитру! – с сожалением пробормотал Вовчик.
Крик Кирюши переполошил всех. Теперь можно было не скрываться. Парень с пилой немедленно принялся перепиливать Даню. Во все стороны летели клочья одеяла и ошметки колбасы. Даня орал, как раненый верблюд.
Два средних шныра помощнее трясли кровать Макара.
– Обвал! Землетрясение! Спасайся кто может! – надрывался Вовчик.
Ничего не понимая, Макар сел на трясущейся кровати. В комнате была мгла, освещаемая только горящим «велосипедом» Кирюши. Макара болтало из стороны в сторону. Над ним нависало что-то белое, четырехугольное. Державшие простыню шныры медленно опускали руки. Секунду спустя простыня коснулась лба Макара.
– Заваливает! – завопил Вовчик еще надсаднее. – Держи потолок! Все погибнем!
Макар бросился на спину и в ужасе уперся в простыню ногами.
– Молодец! Хорошо держишь! На тебя вся надежда! Руками помогай, руками! – горланил Вовчик.
Макар стал помогать руками. Вовчик дернул за планки реечного дна. Они разъехались, и Макар обрушился на Влада Ганича. Пришитый к матрасу Влад скатился с кровати и теперь вместе с матрасом полз по полу, похожий на гигантского слизня. Даня, пропиленный до середины колбасы, конвульсивно вздрагивал. В груди у него торчала пила.
Внезапно вспыхнул свет, на несколько секунд ослепивший всех – и старичков, и шныров нового набора. В дверях застыл заспанный Кузепыч, по пояс голый, шерстяной как орангутанг, в длинных шортах ниже колена. Он был босиком, и красные растопыренные пальцы его ног казались такими же клешнями, как и пальцы на руках.
– Я же предупреждал: закрывайте двери! – сказал он, вопросительно разглядывая Кирилла, продолжавшего «велосипедить» ногами, хотя бумажки между пальцами давно погасли.
Макар, моргая, недоверчиво разглядывал потолок. Чувствовалось: он с трудом понимает, каким образом тот ухитрился прилипнуть обратно.
– Мы… ну это… зашли чисто пообщаться… – забормотал Вовчик.
Слушать оправдания Кузепычу было скучно. Он подошел к Дане, выдернул у него из груди пилу и критически провел по зубьям большим пальцем. Зубья были забиты шерстью и колбасой.
– Инструмент изгадили!.. Лучше б циркуляркой!.. Одеяло зашить! Обувь открутить! Шуроповерт в хозчасть! Всем по двести отжиманий и марш по комнатам! – приказал он.
– И мне отжиматься? – вкрадчиво спросил Вовчик. – У меня рука недавно была сломана!
– Уговорил. Тебе сто приседаний… – разрешил Кузепыч и, дождавшись пока Вовчик торжествующе ухмыльнется, жестко добавил: —… на каждой ноге!
Последствия ночного штурма ликвидировали часа через два.
«Перепиленный» Даня так и не сумел больше уснуть, хотя привязанную к нему колбасу доел вечно голодный Макар. Именно Макар успокоился быстрее всех, хотя до этого громче всех орал. «Вот она – здоровая психика здорового психа!» – завистливо пробормотал Кирюша.
Дожевав остатки колбасы, Макар разулся, и, ковыряя в зубах мизинцем, полез в кровать. Наверху он стянул майку и оказался бел, безволос и крепок, с синей сеточкой жил под тонкой кожей. Через правый сосок у него проходил длинный шрам.
Даня жалобно заморгал. Как многие умняшки, он был невероятно впечатлителен.
– Ножевой? – спросил Даня.
– Да не!.. какое? Перелезал тут через одно дело – за колючку зацепился, – небрежно сказал Макар.
– А где бывают такие колючки? – как классический вундеркинд, в ряде бытовых вещей Даня проявлял зашкаливающую наивность.
Макар объяснять ничего не стал.
– А все-таки ты меня бойся, длинный! И эти, которые нас развели, тоже пусть боятся! – сказал он и, с клацаньем челюстей зевнув, мгновенно уснул.
Дане не спалось. Он вышел на улицу и стал бродить вокруг ШНыра. Посыпанная песком дорожка в лунном свете казалась голубоватой. На поворотах громоздились темные горбатые камни. Если бы на одном из них сидел белый волк и выл на луну, Даня не удивился бы. Он находился в том предутреннем состоянии, когда человек вообще ничему не удивляется.
