— Нет, не знаю, представления не имею.
— Вот видите, мы не можем принять работу, о которой не имеем никакого представления.
Кашер Муканов выступил:
— Вы что? Вы сами себя высекли: ученый совет республиканской академии не может принять к защите обычную кандидатскую диссертацию. Ну, введите еще двух специалистов со стороны, физика и химика.
— Нет, не будем принимать.
Иду я через пару дней по улице Калинина, идет навстречу Г. Н. Щерба. Я перешел на другую сторону улицы, чтобы с ним не встречаться. Щерба остановился и кричит мне:
— Летников! Перейдите сюда, на эту сторону!
Ну, я перешел.
— Вы что, перешли на ту сторону, чтобы со мной не здороваться?
— Да, я перешел, чтобы не здороваться с Вами.
— Думаете, мы не могли принять Вашу работу? Могли. Но мы решили наказать Вас за непочтение к старшим.
Я говорю:
— Григорий Никифорович, все равно вы меня не остановите.
На том и разошлись. Прошло лет двадцать. В Усть-Каменогорске проходит петрографическое совещание. Я уже доктор наук, был тогда в силе, был известен своими работами, мой доклад поставили в первый же день на пленарном заседании. Он нашел большой отклик, все было на высоте. Пошел обедать. Самообслуживание. Впереди стоит Тамара Анатольевна Миненко, жена Г. Н. Щербы. С ней я ранее работал в урановом секторе КазИМСа, замечательная женщина, геолог, спортсменка, хороший товарищ. Мы были в прекрасных отношениях. Она расспрашивает, как я живу. У нее два подноса, Григорий Никифорович подходит, берет свой поднос, и она говорит:
— Ну, идемте, садитесь с нами.
Сидим. Щерба посмотрел на меня долгим взглядом и сказал:
— Да, остановить Вас не удалось.
Мы с ним захохотали, потому что только мы двое знали, что скрывается за этой фразой. Напряженность спала, и мы прониклись друг к другу симпатией, поскольку прошло много лет. Да я на него зла не держал — он был крупный геолог, работяга, каких поискать. <…> Когда Григорию Никифоровичу исполнилось 80 лет, я по телефону утром его поздравил. Он был поражен тем, что я из Иркутска его тепло поздравил, мы друг другу говорили добрые слова, я отдал ему дань как очень сильному геологу, труженику, своеобразному человеку, и он, конечно, был этим тронут. Вот такие люди были в Казахстане, закладывали основу казахстанской геологии. Эта когорта ушла, после них уже никого нет. Пусто».
[Летников, 2008. С. 109]
Вкратце о К. О. Кратце
«Мы <с К. О. Кратцем
[28]
> оппонировали в нашем институте <ИЗК СО РАН> докторскую диссертацию В. В. Эза. В трехкомнатной гостиничной квартире шло обмывание после защиты. Кауко отвел меня на кухню и говорит:
— У меня к тебе один вопрос. По секрету, скажи мне, пожалуйста, какая сволочь пишет обо мне в ЦК, что я пьяница? И поэтому меня не пускают за границу.
— Откуда я могу знать? Я вообще беспартийный.
— Нет, ты все знаешь. Скажи, кто пишет на меня?
— Вам нужно посмотреть из-под руки вокруг. Это наверняка кто-то из ваших сотрудников.
Он тяжело выдохнул и говорит:
— И ни одна сука вокруг меня не сознается. И все пишут и пишут. А разве я пьяница?
— Да нет, Вы не пьяница.
— Вот видишь, и ты считаешь, что я не пьяница. А они пишут на меня и пишут.
В Ленинграде я зашел к нему в институт. У него был большой стол. Я сел на этот стол и ухмыльнулся. Он говорит:
— Я по твоей роже вижу, о чем ты подумал. Про меня распространяют сплетни, что я на этом столе в обеденный перерыв с секретаршей занимаюсь любовью.
— Слышал такое. Но, по-моему, стол очень скользкий.
— Да, ты прав, он для этого не подходит».
[Там же. С. 234]
Страсти по спермацету (о всем известной
д. г-м. н. М. Г. Руб из ИГЕМа)
1964 год. Камчатка. «Секретарь райкома Уржумов принес всем сувениры. <…> Женщинам он отдал спермацет. Его добавляют в лучшие в мире кремы <…>. Женщины пришли в страшное возбуждение и начали понемножечку делить, разливать по бутылочкам. Больше всех суетилась Мария Григорьевна Руб, доктор наук из ИГЕМа, маленькая, энергичная женщина. Она говорила, что ей для дочери нужно и для невестки, пыталась получить себе двойную и тройную дозу. Вялов <О. С. Вялов, академик АН Укр ССР> сразу откликнулся на это эпиграммой:
Им бутылку спермы дали.
Дамы тут же расхватали,
Спермацетом смазав пуп,
Родила китенка Руб.
Мария Григорьевна взяла молоток и пошла искать Вялова. Он кричал: „Спасите академика, эта женщина меня убьет.“ Все хохотали. <…> С тех пор, когда я приезжал в Москву и встречал Марию Григорьевну Руб, я начинал широко улыбаться. Вообще, она была симпатичная женщина, ее приятно было видеть. Мария Григорьевна считала, что я улыбаюсь от полноты счастья, когда вижу ее, и всегда тепло меня встречала».
[Летников, 2008. С. 198]
Примечание от Б. Г. Добавочный юмористический эффект дает то обстоятельство, что у М. Г. Руб не было дочерей, а был только сын Толя Руб, которого я хорошо знал по ВИМСу. В 1964 г. Толе было всего 18 лет, он не был женат, так что и невестки у М. Г. не было. Она была необычайно пробивной дамой, знала всех более-менее известных геологов. Но при этом зла людям не делала — редкое сочетание.
Страсти по Академии
В качестве преамбулы приведем общее соображение о выборах в АН СССР, высказанное великим математиком XX века А. Н. Колмогоровым (оно записано со слов профессора МГУ и Института океанологии АН СССР Г. И. Баренблатта): «В период промышленной революции и географических открытий правители нуждались в советах людей, которые превыше всего ставили свою репутацию. Поэтому одной из главных задач академий является избрание новых членов — удостоверение их как экспертов. Для устойчивого существования академии нужно, чтобы, по крайней мере, треть ее членов составляли те, кого по их заслугам нельзя не избрать, каковы бы ни были их личные свойства, иначе это ослабит Академию наук. Еще 40 % членов могут составлять ученые, которые, если их избрать, будут хорошими академиками, но если их не избрать — катастрофы не будет. И только при этих условиях на оставшиеся места можно выбирать тех, кого нельзя выбирать» (курсив Г. И. Б.)
(Цит. по книге «Советские физики шутят…» [Горобец, 2010. С. 197])
