– Нет проблем. У меня почерк почти каллиграфический. Первоклассник разберет.
Лейтенант пододвинул к себе стопку бумаги, а старший прапорщик среагировал на мое обращение к Щербакову так, как и должен был среагировать. Взгляд его испуганно перебежал с меня на лейтенанта Щербакова, потом на капитана Вахромеева, демонстративно разминающего кулак, и нижняя губа слегка дрогнула. Это уже верный признак слабого характера, который обычно бывает легко сломать. Сломать-то можно, только я хорошо знаю, что испуганные люди врут в два раза больше, чем твердые характером парни. Извиваются, как червяки, и врут, часто сами себе противореча.
– Садись, ублюдок. – Вахромеев кулаком между лопаток подтолкнул старшего прапорщика Лисина к стулу. Пока только подтолкнул, не ударил. Но это пока, для начала – показал, что не стесняется. Стул этот специальный, для допросов – у него одна ножка сломана, и при легком ударе сбоку имеет привычку ронять человека.
– Идите, – отослал я конвойных, понимая, что во внутриментовских разборках лишние свидетели ни к чему.
Конвойные вышли. Лисин вежливо, почти подобострастно сел на краешек внешне пока еще надежного стула, а в его заостренном от природы лице и правда появилось что-то хитрое и откровенно лисье. Но хитрых мы видели многократно. Хитрость легко вышибается из головы. Хороший удар, и хитрость становится трусостью, желанием выпутаться самому и завалить других. Уж что-что, а характер допрашиваемого опытному оперу виден уже по тому, как он в кабинет входит и как садится. Старший прапорщик свой характер уже показал, чем вселил в меня надежду.
– Так как же ты старого приятеля среди нападавших не узнал? – спросил я сразу, как только дверь за конвойными закрылась. – Или с перепугу память отшибло?
Я умышленно начал не с предисловия, не с медленного подхода к теме, которую старший прапорщик Лисин еще не знал, а сразу с середины, когда уже все точки начальной стадии вроде бы сами собой расставились.
– К-как-кого п-приятеля?.. – Старший прапорщик споткнулся с первого же шага, то есть язык его от испуга споткнулся, потому что я попал в точку, и иной вины за собой, по крайней мере достаточно серьезной вины, за которую отвечать придется с полной серьезностью, он не знал, хотя и тешил себя, наверное, надеждой на какую-то мелочь, на проступок, который может обернуться выговором, но не более.
От заикания у меня в кабинете во всей широкоплечей красе присутствовало прекрасное лекарство. Капитан Вахромеев кулаки еще приберег и ударил только ногой под ножку стула. Лисин грохнулся на пол, показывая полное отсутствие координации движений. И бок, и руку отбил. Если бы я так падал во время допроса старшего лейтенанта Бравлинова, то сейчас на «больничном» сидел бы. А он упал и вставать не пожелал – удобно устроился.
– Ну вот, мебель нам ломать начинаешь, – сказал я с угрозой. – Вставай и стул ремонтируй, иначе я тебе еще одну статью припаяю.
Старший прапорщик не видел, должно быть, движения ноги Вахромеева. И потому посчитал мои обвинения в собственный адрес обоснованными. И подчинился. Встал чуть суетливо и начал прилаживать к стулу ножку. И даже рукой подбил, руку себе отбивая. Сборка ему удалась. Он сел, снова подвергая себя опасности. Капитан СОБРа по-прежнему стоял у старшего прапорщика за спиной, готовый в любой момент повторить урок.
– Давай без длинных базаров, – сказал я категорично. – И не заикайся, а то мне вылечить тебя хочется, – я показал кулак. – Кто стрелял в старшего лейтенанта Соловьева? Не надо делать удивленную рожу. Ты этого человека хорошо знаешь – это мы точно определили.
– Н-не зн-наю я.
Он снова упал.
Как любят некоторые мебель ломать – просто удивительно!
– Если ты еще раз свалишься, я тебе задницу распинаю, чтобы сидел прочнее, – сказал капитан Вахромеев.
Голос у капитана внушительный, как и внешность. От него всегда ждешь, что слова с делом не разойдутся, а такое поведение не всем может показаться приятным. По крайней мере, старшему прапорщику Лисину так, наверное, не показалось. И он вскочил стремительно, с суетливостью стал стул собирать, и руку себе отбил, надо полагать, основательно, заменяя ею молоток. Стулу это, правда, помогло мало, и он снова был готов выполнять свою роль.
Но до старшего прапорщика, кажется, что-то дошло. Это я по изменившемуся взгляду понял.
– Давай так, – сказал я. – По порядку, чтобы тебе все ясно стало и чтобы ты заикаться прекратил. Возьми себя в руки и слушай внимательно, чтобы понять. Дело нам представляется следующим образом. Тебе чем-то мешал твой старший группы – старший лейтенант Соловьев, и ты подстроил ему хитрую ловушку, из которой Соловьев, согласно твоему замыслу, не должен был выйти живым. Это очевидно. – Я пользовался тем, что старший прапорщик Лисин, по крайней мере от нас, не знал, что Соловьев ранен только резиновой пулей, которая редко убивает. Чтобы убить резиновой пулей, надо стрелять в упор, лучше в голову или в горло, но не в живот. И никто не пойдет на убийство, зная, что оружие заряжено резиновой пулей. Но старшему прапорщику этого пока знать не полагалось. – Но он остался жив. Обвинительное заключение нам подготовить не долго. Родственник твой помочь тебе не сумеет, да и не пожелает, когда в разборки вмешается служба собственной безопасности. Твое дело хреновое. Ты выступаешь не пособником в попытке убийства, а организатором. Оставшийся в живых старший лейтенант Соловьев выступает в этом деле свидетелем, и тебе не отвертеться. Соловьев видел тебя вместе с человеком, который в него стрелял, и подозревает, что ты специально показывал его тому человеку, чтобы ошибки не вышло. Версия логичная, и твое признание или, наоборот, непризнание своей вины ничего не решит. Но ты сам должен знать, что такое содействие следствию и насколько это может повлиять на твою судьбу. Возможно, если ты очень постараешься нам помочь – повторю: если ты очень постараешься нам помочь! – я тоже смогу помочь тебе. Главная помощь, которой я от тебя жду, – я хочу знать, был ли действительно на месте происшествия старший лейтенант Бравлинов или это была простая подстава. Только честный ответ заставит меня помочь тебе.
– Был, – заторопился Лисин с ответом. – Был. Здесь никакой подставы нет.
В ловушку он не пошел, хотя при его перепуганном состоянии распознать ловушку не всегда возможно. Если бы он честно сказал, что Бравлинова там не было, он косвенно признал бы, что сам организовывал покушение на старшего лейтенанта Соловьева.
– А где ты до этого с Бравлиновым встречался? – спросил капитан Вахромеев.
Лисин, кажется, решил, что ему новое обвинение предъявляют.
– Я н-не встречался.
Стул снова подвел его, и на сей раз падение было наименее удачным. Старший прапорщик стул собрал быстро, но после этого долго тер ушибленный локоть.
– Тогда почему ты так уверен? – поинтересовался между делом лейтенант Щербаков.
– Нам фотографии его показывали. У старшего лейтенанта Соловьева фотография была. Размножили.
