Куда ни кинь, везде клин!
В конце концов выход из положения предложил сам Ворон. Устав ругаться, он сказал, что без такого балласта, как мы, он сможет в одиночку обогнать бэтээр с севера, воспользовавшись старой узкоколейкой, которая проходит возле так называемого Госпиталя.
— Дайте мне нож, если боитесь вернуть винтовку. Отдайте мне мины. Я установлю их на пути бэтээра. Если сам не завалю всех, то хотя бы задержу так, чтоб вы успели подойти. Такое мое деловое предложение.
Вот оно как. Значит, дать ему мин, он знает, как с ними обращаться… И как же я раньше не сложил два и два?…
— Это ты заминировал подход к насосной? — вдруг выпалил я, озвучив мысль еще до того, как она успела оформиться. — Отличная работа. Там даже слепые псы пройти боялись.
Ворон криво усмехнулся разбитым ртом и кивнул. Накануне Сван, вставляя кляп, приласкал его кулаком. По мне, Сван слишком уж расстарался — когда он измывался над связанным сталкером, я поймал себя на мысли, что майору это доставляет удовольствие.
— Как догадался? — спросил Ворон; в голосе его сквозило уважение к моим аналитическим способностям.
— У подвала с упырями ты мотоциклы растяжками вмиг спеленал, помнишь? Вот тогда у меня и шевельнулось. Только я не понял, зачем ты это сделал. Чем тебя Кажан взял, сколько денег обещал?
— Денег? — едва слышно прошептал сталкер, и я понял, что ошибся: Ворон не стал бы работать на вояку ни за какие баксы. — У него моя дочь. Заложница.
Дочь? Вот те на! Мои догадки подтвердились. Ворон тщательно скрывал, что у него есть семья. Родственные связи такой колоритной фигуры были бы на виду. Да что там на виду — жену сталкера давно бы уже убили анархисты или «долговцы». Причем и те и другие передрались бы за право это сделать.
Есть у Ворона дочь или нет, но с самого начала он был человеком Кажана. Засланный казачок среди обреченных на гибель. Скорее всего, он должен был завести группу на заминированный участок у схрона и доставить пану Григорию доказательства того, что каратели погибли. У него был шанс вернуться назад, ведь схрон Кажана располагался относительно недалеко от Периметра. Но Сван что-то заподозрил и отправил на разведку меня и черногорца… Все усложнилось для Ворона. По пути у него была масса возможностей уничтожить группу, для этого достаточно было убить Свана. Но избавившись от грушника, он погиб бы и сам! А сталкер обязан был выжить, чтобы спасти дочь, от которой он удалялся с каждым шагом в глубь Зоны! И как, скажите, от такого расклада не сойти с ума?…
— Уверен, — в планы Кажана не входила торжественная встреча героя хлебом-солью. По возвращении тебя расстреляли бы на вполне законных основаниях как лицо, нарушившее границу Зоны Отчуждения… — Я не замедлил поделиться с Вороном соображениями.
— Ты думаешь, я не знаю этого? — невесело усмехнулся бродяга. — Еще как знаю. Но у меня не было вы бора. У меня и сейчас его нет.
— Ах ты!.. — побагровел Сван и потянулся за снайперкой.
— Командир, не надо! Ворон дело говорит!
Я вывел Свана из коровника и подробно, но негромко объяснил ему, что если и есть у нас шанс догнать караван, состоящий из одной-единственной бронированной машины, то только благодаря сталкеру.
— А почему бы нам самим не воспользоваться узкоколейкой? — спросил отставной майор.
Я глубоко вдохнул и посчитал про себя до десяти. Грушник явно служил не при штабе. А от оперативной работы и постоянных контузий ума не добавляется. Ну как ему объяснить, что при таком раскладе мы избавляемся от Ворона, что уже немало? И он останется нашим союзником. Да, Ворон работает (или работал до официальной гибели группы) на Кажана, но сейчас сталкер не в том положении, чтобы мешать нам. Ведь проблема ошейника в прямом смысле не снята. Мы все слишком зависим от Свана. Это во-первых. А во-вторых…
Предположим, мы воспользуемся узкоколейкой. И как мы тогда узнаем, если объект вдруг обогнет город Припять? Нет уж, лучше бы нам идти по следу. В идеале — раздобыть джип и догнать бэтээр.
Последний аргумент Свана вполне удовлетворил.
— Значит, мы возьмем паучников в клещи! — На лице майора появилась хищная улыбка. — Край, развяжи Ворона.
Я исполнил приказ. Итак, два-один в пользу сталкера. С меня все еще должок.
Эмир швырнул Ворону нож и молча указал на вещмешок с противотанковыми минами. Последние три штуки. Проверяя свое нехитрое снаряжение, сталкер мурлыкал под нос прадедовскую песню:
Там, вдали за рекой,
Загорались огни,
В небе ясном Заря догорала…
Перед тем как уйти, он остановился рядом со мной и, подмигнув, закончил:
Ты, конек вороной,
Передай, дорогой,
Что я честно Погиб за рабочих!
Намек я понял, чего ж там не понять. Без проблем, Ворон, я привык платить свои долги. И тут без разницы, жив человек или труп ходячий, друг он мне или враг. Если суждено мне вернуться за Периметр, я найду твою дочь, сталкер. Обещаю.
* * *
К вечеру мы втроем вышли к деревушке в пять деревянных изб, стены которых снаружи были обмазаны глиной и кизяками. В нерешительности мы остановились на околице, прикидывая, стоит ли двигать напролом или же обойти поселение — от греха подальше и чтобы сберечь патроны.
Сван то и дело поправлял вязаную шапку на голове. Эмир после гибели брата вообще утратил интерес к жизни, ему было все до лампочки. А я… Мне до оторопи не хотелось встречаться с коренными обитателями этих мест.
Тогда, после первой аварии, людей из Зоны эвакуировали. Но далеко не все захотели уезжать. Шамкающие бабки и деды-пенсионеры не видели себя без привычного хозяйства и отчего дома, хоть радиоактивный он, хоть какой. Они прятались в подвалах и лесах, уходили в поля, когда появлялись эвакуаторы, орущие в мегафоны об обязательном переселении в благодатные места с горячей пищей и всеобщей электрификацией.
Они остались, и они выжили.
А потом наступили «веселые» девяностые. Конец прошлого века вообще оказался на редкость безрадостным для империи, которая перестала существовать — ее вмиг разодрали на десятки клочков. Заводы стоят, фабрики стоят, колхозы разворованы, работы нет, жизнь людская стоит ровно столько, сколько за нее готовы заплатить: хоть тысячу неконвертируемых, хоть стакан водки. Зона в масштабах огромной страны. Что там, что здесь терять уже нечего.
Те, кто остался без квартир, отписанных рэкетирам, кому до смерти надоели лживые политики-мафиози, кто просто не хотел зависеть от государства, ненавидящего свой народ, — все они потянулись на зараженные территории, где не было иного закона, кроме закона совести.
Вольница, страна анархистов и хиппи. Наверное, это были благодатные времена. Я родился в той стране. Я много лет ничего не знал об этом, но после тайной комнаты отца Милены моим родителям пришлось многое мне рассказать. В том числе о их жизни в Зоне.
