Сун Цзы посмотрел в глаза правителя долгим взглядом и произнес:
– Только что вы послали своего слугу убить слабого противника, находящегося на местности смерти. Когда самоотверженно сражаясь, выживают, а если не сражаются, то погибают – это местность смерти. Когда некуда идти – это местность смерти. На местности смерти я показываю врагу, что мы готовы погибнуть. Если вы и ваши войска в безнадежном положении – сражайтесь! – и вы останетесь в живых. Ведите свои войска в глубь местности смерти – и вы будете невредимы. Только когда войско попадет в такую местность, оно сможет сотворить победу из поражения.
– Ты мудрый человек и великий воин, – задумчиво произнес правитель, отходя от клетки. – Я желаю, чтобы ты возглавил мое войско в походе на поганое царство Чу. Только такой человек, как ты, сможет переплыть с войском через Хуай, пересечь Сы и, пройдя маршем тысячу ли, победить.
Правитель направился к трону, но Сун Цзы придержал его за рукав желтого халата. Правитель недоуменно обернулся, дивясь вопиющему нарушению этикета. Телохранители схватились за рукояти мечей.
– Еще мгновение – и все мечи мира не смогли бы помочь, – спокойно произнес Сун Цзы, извлекая смазанный ядом шип из сиденья трона и щелчком пальцев ловко бросая его в лицо одного из царедворцев. Тот упал, корчась в агонии. Из-за пояса его просторного одеяния выпали на пол еще два таких же шипа.
– Пока вы были увлечены зрелищем битвы, которую вел слуга, враги атаковали ваши тылы, – так же спокойно продолжил великий полководец. – Когда атакуешь крысу, нельзя забывать о змее, которая может напасть сзади…
Костер догорал, возмущенно стреляя в ночь снопами искр. В него так никто и не удосужился подбросить дров. Где-то далеко на дальнем конце города заполошно кукарекнул проснувшийся петух.
– Пора сторожу менять, мужики, – тихо проговорил воевода.
– Ить… И то правда! – спохватились ратники. Подбирая мечи и рогатины и один за другим окунаясь в ночную темень. У костра остались только Ли и Федор Савельевич.
– Благодарю за притчу твою, – произнес воевода, подходя к Ли. – Со смыслом история.
Федор Савельевич обвел взглядом контуры городских стен, тонущие в ночной дымке.
– По-твоему, это оно и есть – местность смерти? Как там твой предок сказал? Сражайтесь – и вы останетесь в живых?
– Жить можно и в бывальщинах, – после небольшой паузы промолвил Ли.
– И это верно, – кивнул воевода и улыбнулся в усы. – Да только кто ж о человеке ту бывальщину сложит, ежели жил он, как таракан, в нору забившись, и бежал от каждой мокрой тряпки? Так я говорю, Линя?
– Ли-ня, – покатал на языке свое обрусевшее имя последний из чжурчженей. И впервые за много-много месяцев на его лице расцвела улыбка.
– Так, воевода, – ответил он. И снова улыбнулся.
* * *
– Эх ты! Воистину велик Новый город, – не сдержал восхищения Тимоха.
На большом высоком холме вольготно раскинулся град, обнесенный мощными бревенчатыми стенами, из-за которых блистали золотом купола высоченных церквей.
– И храмы из камня сложены. Экое чудо! – покачал головой Тимоха.
Но особо изумляться времени не было. Заморенные кони дышали тяжко – того и гляди оба на бок завалятся. Да и князя Александра где-то сыскать надобно. В эдаком-то городе…
– Поди помогут добрые люди, – решил Тимоха, направляя коня к городским воротам.
В высокие ворота со створами, обитыми крест-накрест коваными железными пластинами, запросто могли проехать шесть подвод одновременно, при этом без риска зацепить друг друга осями. У ворот скучали трое сторожей, с головы до пят закованные в добротные доспехи. Четвертый, судя по осанистому виду, не иначе как начальник стражи, догрызал остатки мяса с бараньего мосла, время от времени обшлагом боевой кожаной рукавицы вытирая жир с губ и с густой черной бороды.
«И на кой такие ворота городить? – прикидывал Тимоха, подъезжая к широченному – под стать воротам – подъемному мосту. – Конечно, с виду сурьезное укрепление, а долбани хорошенько в середку – и слетят створы с петель за милую душу. Так, не ворота, а один вид, иноземным торговым гостям для лишнего изумления. А вот бронь у витязей хороша. Бояр они, что ли, воротниками
[121]
выставляют?»
Чернобородый витязь отбросил голый мосол, засунул пальцы за клепанный железными бляхами пояс, на котором болтался длинный прямой меч в изукрашенных серебром ножнах, окинул Тимоху подозрительным взглядом, прожевал мясо, срыгнул и вопросил:
– И куцы тя черти несут, деревня?
Не ожидавший такого приема, Тимоха открыл было рот, чтобы ответить достойно, но, опомнившись, насилу сдержался и натянул повод, останавливая коня.
– К князю я. К Александру Ярославичу.
Чернобородый фыркнул.
– А чо не сразу к Господу Богу? И что за весть?
Тимоха решил, что не стоит нарываться на свару с охраной, скрывая истину.
– Послан я козельским воеводой. Град Козельск челом бьет и супротив Орды, что его осадила, подмоги просит у князя Александра.
Остальные стражники, недобро скалясь, эдак ненавязчиво оперлись о тяжелые боевые копья, которые в умелых руках могли и мгновенно нанести смертельную рану остро отточенным жалом, и тупым концом древка метко садануть под шлем заляпанному дорожной грязью пришлому ратнику, ежели тот вдруг бузить вздумает.
– С такой немытой рожей к князю нынче без очереди пущщают, – осклабился чернобородый. – Не знал?
Тимоха проглотил и это. Правда, пришлось вызвать в памяти запретное – горящий хутор, свистящие ордынские стрелы, тетушку Дарью, медленно оседающую на землю…
– Горазд ты зубы скалить, человече, – процедил он. – За тем ли только ты здесь у ворот поставлен?
Оскал чернобородого спрятался за тонкими губами, блестящими от бараньего жира.
– Слазь-ка с коня, родимый, – ласково проговорил он. – Щас узнаешь, зачем мы тута поставлены.
Миг – и наконечники трех копий смотрят в лицо Тимохи.
Похоже, о том, что у копья есть еще и тупой конец, местная охрана ворот не подозревала. По выражению лиц воинов Тимоха понял: одно слово чернобородого – и прямо сейчас на этом мосту окончится его поход.
– Ладно, будь по-твоему, – сказал Тимоха, неторопливо слезая с коня. – Что теперь?
– А теперь давай сюда меч и протяни вперед руки.
Неизвестно откуда в руках чернобородого появился узкий ремень, свитый из нескольких полосок толстой бычьей кожи.
– Ретивый ты больно как я погляжу. Вот щас стреножим тебя такого ретивого…
