– Ладно, в общем, приказ ясен, – бросил витязям Федор Савельевич. – Глаз не спускать с пленного, сюда никого не пускать – сотник нам живым еще понадобиться может! – и, слегка подтолкнув в спину замешкавшегося впереди Семена, вышел из гридницы.
* * *
Дорога шла лесом. Привыкшие к степным просторам кони настороженно прядали ушами и фыркали, чуя в чаще чье-то незримое присутствие.
То же самое ощущали и люди. Шестое чувство, которое напрочь отомрет у их далеких потомков, подсказывало – то не звери следят за степным войском, осторожно пробирающимся сквозь чащобу.
И не люди.
Шонхор сунул руку за пазуху и, нащупав горсть оберегов, вознес безмолвную молитву Вечному Синему Небу. Седой нукер, едущий рядом, усмехнулся в усы.
– Боишься урусских духов?
Шонхор не ответил. Что бы там ни говорили смельчаки, кичившиеся собственной храбростью в бою, но духов боятся все независимо от того, сколько голов убитых врагов болтается на крупе твоего коня. Человек бессилен против высших сил, и, случись их прогневить, не защитят ни мертвые головы, ни живые шаманы. Своими глазами видел Шонхор, как при переправе затягивали к себе на дно молодых и сильных воинов урусские водяные, своими ушами слышал о том, как ночью прямо от костров своей сотни самых отчаянных утаскивали в темноту мохнатые тени – а часовые ничего не видели и не слышали. Вот и вчера вечером ни с того ни с сего упавшее сухое дерево ударило по шлему замешкавшегося десятника-кешиктена – да так, что шлем по края вошел в плечи вместе с головой. А сегодня ночью в соседней сотне кто-то сдернул с седла смелого нукера – а никто ничего не видел и не слышал, даже конь не всхрапнул.
– Думаешь, лесной дух съел воина соседней сотни? – снова усмехнулся седой.
Шонхор невольно вздрогнул. Ему показалось, что в чаще леса мелькнули и пропали чьи-то жуткие зеленые глаза без зрачков.
«Мысли, что ли, читает, старый волк?»
Седой нукер широко осклабился, показав желтые осколки зубов, по которым в одной из битв угодил край булгарского щита.
– Не бойся. Я не стал мангусом и не умею читать мысли. Просто ты молод и пока не научился их скрывать – у тебя все на лице написано.
Шонхор скрипнул пока что целыми зубами.
– А ты не боишься урусских духов? – бросил он с вызовом.
– Нет, – покачал головой седой. – Я не боюсь духов. Люди гораздо опаснее.
– Куда же тогда делся воин из второй сотни? И кто вчера убил десятника?
Лицо седого нукера стало серьезным.
– Об этом надо спросить людей, – ответил он. – Хорошо еще, что они не догадались сделать засеки и перегородить дорогу срубленными деревьями. Тогда бы в этом лесу осталось гораздо больше ордынских воинов.
Шонхор поежился. Ощущение, что ему неотрывно кто-то смотрит в спину, не проходило.
– А не догадались потому, – продолжал седоусый нукер, – что по этим местам еще не проходила Орда. В следующий раз могут догадаться…
Лес стал редеть. Шонхор с облегчением вздохнул и отпустил обереги. Что бы там ни говорил старый волк, молодой нукер остался при своем мнении. Он знал, случись какому-нибудь неведомому врагу вступить в Степь – и точно так же будут убивать воинов того врага степные духи. Не любит земля, когда ее топчут копыта чужих коней…
Словно вода из горла узкого кувшина, вылилось из леса ордынское войско и медленно стало растекаться по полю, строясь в ряды. Мимо Шонхора вихрем пронеслись два всадника на мощных, широкогрудых конях, каждый из которых стоил целого улуса, а то и нескольких сразу. Следом за ними, бряцая чешуйчатыми доспехами, проскакали кешиктены. Шонхор едва успел почтительно поклониться – хорошо, что успел. Нерасторопным за подобное иной раз снимали с плеч голову, запоздавшую с поклоном хану.
Но всадникам было не до Шонхора. Вереница броненосных воинов дневной стражи уже окружала двойным кольцом холм, на котором на фоне восходящего солнца резко выделялись силуэты двух всадников…
Порыв холодного ветра ожег щеки, но Субэдэ с наслаждением подставил ему лицо. Знакомый запах нарождающихся трав наполнил легкие. После сырых лесных испарений, противных духу кочевника, ледяной степной ветер казался блаженством.
– Джехангир хотел взглянуть на город, – сказал Субэдэ. – Он перед ним.
Урусский город-крепость с высоты холма казался игрушечным.
Бату-хан криво усмехнулся. От него не укрылось, что Непобедимый назвал его джехангиром – походным ханом. Так вот что так раздражало Бату все это время! «Джехангир». Но никак не «Величайший», как называла его вся остальная Орда. И хотя это соответствовало истине, Бату-хан мысленно сделал еще одну зарубку на воображаемой, но тем не менее, весьма болезненной занозе, по которой шла глубоко врезанная надпись – «Субэдэ».
– Не самая неприступная крепость из тех, что мне довелось видеть, – сказал хан.
Много лет назад, когда Потрясатель Вселенной еще был никому не известным нойоном, на состязании лучников Субэдэ расколол своей стрелой стрелу будущего хана, попавшую в центр мишени, и приз – молодого барашка – им пришлось разделить пополам. С той поры утекло много воды. И хотя Потрясатель Вселенной уже давно охотится в небесных угодьях Тэнгре, глаза Субэдэ-богатура не утратили былой зоркости.
Полководец отметил и низину, скрадывающую расстояние; и свежеструганые колья, утыкавшие край крепостного рва; и свежую землю, недавно вынутую из него, высыпанную на вал, дабы придать ему крутости и при этом хорошо утрамбованную. И даже заряженные самострелы, готовые вытолкнуть из деревянных желобов смертоносные болты, больше похожие на копья, углядел Субэдэ.
– Эта крепость была бы гораздо менее неприступной, если б три дня назад ваш племянник не упустил двоих урусов, которые сообщили горожанам о нашем подходе, – медленно проговорил он.
Лицо хана стало каменным.
– Если ты помнишь, Субэдэ-богатур, – процедил он сквозь зубы, – я специально назначил его всего лишь начальником сотни в твоем тумене, для того, чтобы он набрался опыта в битвах и чтобы ты обучил его воинскому искусству. Сейчас он исправляет свою ошибку за стенами этой крепости. Надеюсь, что он умрет быстро. Но это уже твоя вина, Непобедимый. У хорошего наставника ученики не умирают.
Хан резко рванул поводья и всадил золотые генуэзские шпоры в бока коня. Породистый скакун взвизгнул от боли, всхрапнул и тяжело понес грузного всадника в глубь войска. Ряды конных воинов почтительно расступались перед ним.
– К сожалению, я не колдун, джехангир, и не умею превращать в воинов глупых и упрямых ишаков, – пробормотал Субэдэ себе под нос…
Тумен личной гвардии Непобедимого Субэдэ строился у подножия холма. Полководец с болью смотрел на обветренных, широкоплечих степняков, бок о бок с ним прошедших полмира. Отлаженный годами военный механизм, закаленный в горниле множества битв, послушный его воле, как послушна ей рука, сжимающая рукоять дамасской сабли…
