Интенсивность налетов на эти объекты возрастала до тех пор, пока советское командование не рассредоточило и не замаскировало самолеты.
Всего, по немецким данным, 26 июня немецкой истребительной авиацией было уничтожено 68 советских машин в воздушных боях и 5 — огнем зенитной артиллерии.
Проверить эти данные на данный момент практически невозможно — часть документов была утеряна. Оценки потерь ВВС фронта в первые дни войны сильно колеблются. Так, начальник управления пропаганды Юго-Западного фронта, бригадный комиссар А.И. Михайлов отмечал, что потери до конца июня составляли 354 самолета и 474 летчика убитыми и ранеными, в строю осталось 359 боеготовых самолетов и 209 машин. Однако, согласно отчету штаба ВВС Юго-Западного фронта, боевые потери авиации составляли 697, общие — 911 самолетов.
В отличие от западного направления, где с каждым днем войны потери советской авиации на аэродромах сокращались, на Юго-Западном фронте жертвами авиационных налетов немецкой авиации стали 304 самолета. Кроме того, 276 единиц боевой техники было брошено или подорвано на приграничных аэродромах своими же войсками при поспешном отступлении, а 214 машин пришлось списать в результате аварий или катастроф.
Отмечая успешные действия 23-го истребительного авиаполка полковника А.И. Сидоренко, 33-го бомбардировочного авиаполка полковника Ф.С. Пушкарева, 94-го бап полковника А.В. Николаева и некоторых других, командующий ВВС Юго-Западного фронта указал и на тот факт, что потери авиации пока еще не уменьшились, из отдельных вылетов к тому моменту не возвращалось более половины машин.
В результате на 30 июня в составе ВВС Юго-Западного фронта осталось 837 истребителей, бомбардировщиков, разведчиков и штурмовиков
{19}.
1 июля в должность командующего ВВС фронта вступил генерал-лейтенант Ф.А. Астахов. Он сразу же постарался проанализировать действия летчиков фронта и пришел к выводу, что к основным недостаткам в боевой деятельности авиации фронта следует отнести неподготовленность частей и соединений к отражению внезапных налетов вражеских самолетов, своевременному выводу из-под удара материальной части и личного состава и несоответствие боевой работы, организуемой и проводимой командирами в частях и соединениях, сложившейся обстановке на тот момент.
Исходя из имеющихся документов, следует отметить и такую особенность в работе командно-политического состава: в то время как на других фронтах командующие и штабы преувеличивали потери неприятеля (временами значительно), на Правобережной Украине данные об успехах авиации фронта почему-то занижали.
В самом деле по оперативным сводкам в течение июня 1941 года соотношение потерь в воздушных боях определялось как 1:7,2 (25 сбитых немецких самолетов против 180 советских)
{20}. Хотя есть большая вероятность, что эта фальсификация была сделана намеренно, чтобы еще более усугубить положение арестованного к тому времени генерала Е.С. Птухина.
Дальнейшие события на этом направлении развернулись в районе Киева. В июле 1941 года столица советской Украины был одним из крупнейших политических, административных центров страны, и этим по большому счету и ограничивалось его военно-стратегическое значение в рамках Советского Союза. Город не был промышленным гигантом.
Безусловно, потеря Киева имела бы и военные последствия, но скорее всего они бы были второго плана, но никак не первого. Максимально длительной обороной столицы Украины Сталин преследовал исключительно политические цели — как раз в те дни происходило формирование антигитлеровской коалиции, решались вопросы с поставками военной помощи, и потеря Киева была бы крайне нежелательной.
Союзники откровенно интересовались, сколько месяцев еще может протянуть Союз до полной капитуляции и стоит ли вообще ему помогать, если эта помощь вскоре может достаться Гитлеру? Именно таковой была политическая подоплека самой масштабной катастрофы Красной Армии лета 1941 года.
Первый налет люфтваффе на Киев, Житомир был совершен рано утром 22 июня. Причем стоит отметить, что первая бомбардировка столицы советской Украины была довольно прицельной — целенаправленно противник бомбил штаб округа (хотя личный состав накануне ночью выехал в Проскуров), военные и промышленные объекты. Нельзя не сказать о том, что гражданские объекты города пострадали мало.
С приближением линии фронта основной фокус бомбовых ударов люфтваффе переместился на район Киев— Канев—Черкассы, где противник стремился разрушить мосты и переправы через Днепр, железнодорожные узлы. 23—24 июня массированным налетам подверглись Овруч, Бердичев, Шепетовка, Фастов и другие города.
Непосредственно с воздуха Киев обороняли полки 36-й истребительной авиадивизии. Дивизия была сформирована в 1940 году как смешанная, а с весны следующего года была переведена в систему ПВО. Матчасть истребительных полков составляли как старенькие И-16 типов 5 и 10 с двигателями М-25, так и новых типов — 24 и 27.
Летчики дивизии с 22 июня участвовали в отражении налетов на Киев и, как неоднократно писалось в киевских газетах, тогда же открыли счет победам. Вот что вспоминал уже после войны ГСС Красноюрченко И.И.
[12]
: «В то утро я, поднятый по тревоге, прибыл на аэродром Жуляны. Когда налетели фашистские бомбардировщики, я сразу же поднялся в воздух. Осмотрелся. Вражеские самолеты, отбомбившись, сомкнулись в плотный боевой порядок и на полном газу стали уходить на запад. Горечь, обида и ненависть охватили меня, и я решительно погнался за ними. Свой истребитель И-16 я любил за хорошую маневренность и мощное скорострельное оружие. На такой матине мне удалось уничтожить не один японский самолет в боях на Халхин-Голе. Но сейчас мой истребитель мучительно медленно догонял противника. Наконец дистанция сократилась до двух километров. Позади строя вражеских самолетов я заметил одиночный бомбардировщик, который летел выше меня. Это был Ю-88, который, по-видимому, задержался, чтобы сфотографировать результаты бомбометания. Принял решение: атаковать его и уничтожить. Набрав высоту, предпринял две атаки — справа и слева. “Юнкерс” стал резко маневрировать, из-под плоскости у него повалил дым. Я еще зашел в атаку, дал очередь. Самолет, объятый пламенем, стал падать. Мне пора было возвращаться — горючее на исходе. И я взял курс на Киев».
