Все это на бумаге выглядело здорово, но в реальности земельная реформа не нравилась ни крупным землевладельцам, ни мелким крестьянам. Первые всеми силами сопротивлялись реформе, поскольку не хотели терять «нажитые непосильным трудом» владения, приносившие немалый доход. Имея 600 гектаров, можно было жить просто сдачей земли в аренду или организовать высокопродуктивное товарное хозяйство. Вторые были крайне недовольны выкупными платежами, которые превращались в многолетнюю кабалу. Любое происшествие, будь то пожар, болезнь или увечье могли привести к тому, что крестьянин лишался и земли, и уже выплаченных выкупных платежей. Была и еще одна причина для серьезного недовольства крестьян – подобной земельной реформой укреплялся кулак, который потом различными методами ставил малоземельное и безземельное крестьянство в зависимость и жестоко их эксплуатировал.
Во всех странах, где проводилась подобная земельная реформа, она потерпела жалкий и сокрушительный провал. Крупные землевладельцы как были, так и остались, крестьяне как были без земли, так и остались без земли. В 1920-е и 1930-е годы такие страны терзал экономический кризис, безработица в городах и в деревне, что выражалось и в политической сфере бунтами, выступлениями и крестьянскими восстаниями. Общий итог таких реформ был негативным. В литературе обычно говорится, что Врангель не сумел осуществить земельную реформу из-за непрочности своей власти. Но даже если и был бы «Остров Крым», и у Врангеля было бы время для проведения реформы, он все равно бы потерпел неудачу. Правительство «Острова Крым» вне всякого сомнения быстро столкнулось бы с массовыми крестьянскими брожениями и бунтами с крепким национальным окрасом.
Крупные земельные собственники – это могучая сила. Сплоченные, с ясным общим интересом, имеющие немалые средства и зависимых крестьян, они вполне способны были влиять на политику небольших государств и навязывать им свою волю. Скажем, в Латвии, времен затишья между мировыми войнами, кулацкие партии и организации обладали очень большим влиянием. И в Эстонии, и в Литве, и в Польше, и в Румынии.
Такие страны, как Латвия или Дания, представляют собой пример того, чего смог бы добиться Врангель в Крыму в части его экономического развития в реальных условиях 1920-х и 1930-х годов. Масштабы и общие условия этих стран в целом сопоставимы с крымскими, и их можно брать как пример для сравнения. Крым совершенно точно превратился бы в аграрную страну, зависимую от экспорта сельхозпродукции и импорта промышленной продукции в такой же сильной степени, как и эти балтийские страны.
Самый сильный сектор крымской экономики до революции – аграрный. В основном это выращивание пшеницы на вывоз и экспорт, выращивание табака и производство табачных изделий. Крым производил в 1915 году 452 тыс. тонн зерна, чего хватало на внутренние потребности и для экспорта, а также производил 2560 тонн табака. Важнейшей отраслью был рыбный промысел, вывоз рыбы и икры
[67]
. А вот промышленность была развита очень слабо и носила, главным образом, ремесленный характер. В Крыму было 279 фабрик и заводов, на которых работало 2283 рабочих, то есть в среднем по 8 человек на предприятие. Доминировали мелкие и мельчайшие промышленные заведения, тесно связанные с сельским хозяйством и рыболовством, как многочисленные консервные заводы.
Крупных заводов в Крыму было немного: судоремонтный завод в Севастополе и металлургический завод близ Керчи. В Симферополе был также завод одесского банкира Артура Анатра, который собирал аэропланы, сначала зарубежные, а потом и собственной конструкции. До 1917 года завод выпустил 170 аэропланов. В Сарабузе был машиностроительный завод Лангемана. В Евпатории – завод сельхозмашин и орудий Мильруда. Однако в 1918 году эти крупные предприятия были разграблены немцами, которые демонтировали и увезли с них практически все оборудование. Металлургический и аэропланный заводы прекратили свое существование, а судоремонтный завод с большим трудом справлялся с нуждами Белого Черноморского флота. Остальные заводы занимались ремонтом оружия, производством походного инвентаря.
Итак, какой была бы дальнейшая экономическая политика «Острова Крым»? Совершенно очевидно, что аграрной: ставка на вывоз зерна, табака, рыбы, консервов. За этими секторами стояла влиятельная группировка крупных землевладельцев, тогда как за промышленностью не стоял никто, ее и не было практически. Севастопольский судоремонтный завод, скорее всего, худо или бедно поставили бы на ноги – все же он нужен для Белого Черноморского флота. Появилось бы две-три небольшие частные судоверфи для строительства и ремонта рыболовецких судов.
Тогда экономическая структура «Острова Крым» напоминала бы экономику предвоенной Дании: сильно развитый аграрный сектор и судостроение для нужд рыболовства
[68]
. Только Крым был в четыре раза меньше по площади и населению, чем Дания в 1940 году, что сильнейшим образом ограничивало его экономические достижения.
Здесь еще нужно добавить, что экспорт аграрной продукции в межвоенное время был весьма нестабильным, подверженным значительным колебаниям в ценах, особенно во время Великой депрессии, когда цены на сельхозпродукцию на мировом рынке резко упали. Уже этого было бы достаточно, чтобы разорить крымскую экономику. К тому же основные зернопроизводящие районы Крыма находились в степной зоне, где годовая сумма осадков составляла 400–500 мм в год, близко к тому минимальному пределу, при котором можно выращивать пшеницу. Урожайность крымской пшеницы до революции была около 5–6 центнеров с гектара, что было вполовину меньше средней урожайности, скажем, в Румынии, да и урожаи сильно колебались в зависимости от погоды и увлажнения полей. В реальной истории этот вопрос был решен только после Великой Отечественной войны, со строительством Северо-Крымского канала. В альтернативной истории «Острова Крым» вопрос с обеспечением надежной и стабильной урожайности решен быть не мог. К тому же, в Крыму не было производства минеральных удобрений, их пришлось бы ввозить, так же, как и трактора, горючее к ним, и сельхозмашины.
Как ни крути, а «Остров Крым» был очень маленькой экономической величиной. С годового экспорта примерно 20–30 тыс. тонн зерна, 100–200 тонн табака, 20–30 тыс. тонн рыбы, консервов, соли, вина – не особо разбогатеешь даже в условиях очень благоприятной конъюнктуры, даже имея возможности для морского вывоза. «Остров Крым» во всех сторон окружали конкуренты, которые экспортировали те же самые товары, и за рынки пришлось бы драться. Ничего другого в Крыму тогда произвести было нельзя: для этого не было ни сырья, ни топлива, ни квалифицированных рабочих.
Едем дальше и видим, что Крым очень нуждается в топливе: в дровах, угле и нефти. Уголь и нефть в Крыму, в принципе, есть, и они даже добывались в 1918–1919 годах, но запасы ничтожные и низкого качества. Так что минеральное топливо – это статья импорта. Англичане продали бы Крыму уголь, тем более что в реальной истории Новороссийск при белых снабжался именно английским углем. Потребление этих видов топлива и в 1920 году было немалым, и составляло в феврале-сентябре 1920 года 62 тыс. тонн угля и 71 тыс. тонн нефтетоплива. То же самое можно сказать о чугуне и стали, о машинах и оборудовании, о тканях (в Крыму не появилось достаточно развитого текстильного производства за отсутствием текстильного сырья). Огромный импорт дорогих товаров есть просто проклятие маленьких аграрных стран, и на «Острове Крым» эта проблема была бы особенно трудной. В сущности, эти простые прикидки показывают, что «Остров Крым» имел бы хронически отрицательный платежный баланс, то есть закупал бы на внешнем рынке больше, чем продавал. Уже этого достаточно для затяжного экономического кризиса.
