«д) Общая оценка.
В общем высшее и среднее командование, оказавшееся более подвижным, чем его первоначально считали, все время пытается вырвать инициативу и взять ее в свои руки.
Низшее командование ни в какой степени не соответствует предъявляемым к нему требованиям.
Повсюду душой сопротивления является политическое руководство, проявляющееся здесь со всей силой».
Специалист по пропаганде, работник имперского министерства иностранных дел гитлеровской Германии оберштурмбаннфюрер СС Шмидт, ставший после войны немецким военным историком, выступающим под псевдонимом Пауль Карель (Карелл), в своём труде «Восточный фронт» осмыслил роль комиссаров так:
«Однако немецкое Верховное главнокомандование не заметило перемен. Насколько оно цеплялось за свое ошибочное представление о солдате-красноармейце, показывала недооценка и клевета на политработников советской армии. Хотя в начале войны роль комиссара, возможно, и была неопределенной, со времени Курской битвы он все больше и больше воспринимался бойцами и командирами как опора в борьбе с недальновидными начальниками, бестолковыми бюрократами и духом трусливого пораженчества.
В Германии же комиссаров рассматривали как надсмотрщиков и жестоких фанатиков. Пагубный приказ Верховного главнокомандования от 6 июня 1941 года, по которому взятые в плен комиссары не считались военнослужащими и расстреливались, — одно из следствий этой серьезной ошибки. Правда, большая часть командующих немецкими армиями и командиров корпусов не исполняла этот приказ и даже обращалась с просьбой отозвать его, тем не менее последствия действия приказа были достаточно плачевны.
В действительности комиссары были политически активные и надежные солдаты, чей общий уровень образования был выше, чем у большинства советских офицеров. Чтобы получить достоверное представление об их роли, необходимо заглянуть в историю института политических комиссаров в Красной Армии. Первоначально советский офицерский корпус в значительной степени состоял из бывших царских офицеров, которые в глазах большевистского режима оставались ненадежными. Были также пролетарские офицеры времен гражданской войны, солдаты без должной военной подготовки и часто без общего образования. В этой ситуации введение института комиссаров являлось логичным шагом: кроме политического руководства он решал те задачи, которые в западных армиях входят в компетенцию командира части, — политическое просвещение, обучение, интеллектуальные и бытовые потребности личного состава. В течение первых послереволюционных лет комиссары во многих случаях были вынуждены учить своих солдат читать и писать. Понятно, что за годы они неизбежно должны были подняться до уровня офицерского корпуса. История Красной Армии и последней войны делает это очевидным.
Теперь комиссар стал объектом постоянной всесторонней заботы и обучения. Кроме политических знаний он получает весьма интенсивный курс военной подготовки. Он должен быть в состоянии самостоятельно решать чисто боевые задачи, поскольку в случае гибели командира части он должен быть в состоянии заступить на его место, политрук роты стать командиром роты, комиссар дивизии — командиром дивизии. Чтобы соответствовать такому уровню требований, корпус политработников, естественно, должен состоять из жестких людей, преданных власти, и в первой половине войны эти люди, как правило, составляли главную движущую силу советского сопротивления и твердо следили за тем, чтобы войска сражались до последней капли крови. Они могли быть безжалостными, но в большинстве случаев они не жалели и себя».
А когда немцев «клюнул в темечко жареный петух» и стало ясно, что мы их ломим, то советский опыт с комиссарами попытались внедрить и немцы. Бывший ефрейтор 111-й пехотной дивизии Гельмут Клауссман вспоминал:
«Каких-то жёстких требований по пропаганде не было. Никто не заставлял читать книги и брошюры. Я так до сих пор и не прочитал «Майн Кампф». Но следили за моральным состоянием строго. Не разрешалось вести «пораженческих разговоров» и писать «пораженческих писем». За этим следил специальный «офицер по пропаганде». Они появились в войсках сразу после Сталинграда. Мы между собой шутили и называли их «комиссарами».
Полезный вывод
За трусостью и подлостью генералов и офицеров требуется надзор правительства, особенно в начале войны, при сильном противнике и в случаях военных неудач до тех пор, пока война не отберет достойных командиров. Это нам сегодня полезно знать?
Верховный Главнокомандующий
В отличие от Гитлера Сталин не предполагал становиться военным вождем и даже не предугадывал такого поворота событий. В 1925 году он, к примеру, отказался от поста наркома обороны, который с началом войны в 1941 году все же вынужден был принять. Дело в том, что стратегия большевиков не предусматривала захватнических войн, следовательно, сама война для Сталина была событием возможным, но необязательным — не было стимула изучать военное дело задолго до войны.
Как гражданского вождя, его, разумеется, в первую очередь заботило, чтобы у СССР была сильная армия, и он делал все, чтобы обеспечить требования ее генералов. Но он не участвовал в учениях и маневрах, не разрабатывал тактику, не подбирал к этой тактике оружие, не обучал войска и сам полководческому мастерству не обучался. Все это делали советские генералы и маршалы, и Сталин надеялся, что все это они делают хорошо. И только война показала, что надеяться на них было нельзя.
Советские генералы, как оказалось, думали не о войне, а о своем комфорте на шее у советского народа. Тактику для Красной Армии они практически оставили с Первой мировой войны, с небольшими обезьяньими заимствованиями из тактических новинок армий других стран. Так, Тухачевский, услыхав, что в армии США вроде бы появились универсальные пушки, потратил скромные по тем временам конструкторские силы на эту бредовую идею. Из Германии, от 100-тысячного рейхсвера, были позаимствованы «сковывающие группы», которые якобы должны отвлекать противника в бою. Сами немцы, когда Гитлер преобразовал рейхсвер в вермахт, от этих тактических единиц отказались и не применяли их даже в войне с Польшей в 1939 году, а у нас глупость этой выдумки показала война с финнами зимой 1939–1940 годов. И тем не менее Жуков на декабрьском 1940 года Совещании генералитета РККА продолжает планировать наступательные операции РККА с этими дурацкими сковывающими группами.
Между прочим, охотно включившись под командой Хрущева в кампанию клеветы на Сталина, советский генералитет отвел глаза и народу, и историкам от своего собственного довоенного идиотизма. А он вопиющ, и его нельзя объяснить просто низким уровнем техники в СССР.
Мы гордимся, что в Великую Отечественную войну произвели танков, самолетов, оружия и боеприпасов больше, чем вся Европа. Да, это наша справедливая гордость. Но идиотизм состоит в том, что этим же самым в своих многочисленных мемуарах гордятся и советские военачальники! Нет, это не их гордость — это гордость рабочих и инженеров, женщин и детей, тех, кто все это произвел и создал. И это позор советских генералов, которым для войны потребовалось чуть ли не в несколько раз больше человеческих и материальных ресурсов, чем немцам.
