«Войсками 4-й армии противник был остановлен на подступах к Тихвину. Правда, ненадолго. 1 ноября наступление на Тихвин было возобновлено, и 8-го город пал. Было нарушено управление 4-й армией, враг вышел в глубокий тыл 54-й армии Ленинградского фронта.
Бои носили чрезвычайно напряженный характер, наши войска несли большие потери, испытывая к тому же острый недостаток в оружии, боеприпасах, теплой одежде. Уполномоченный Ставки приказал, что называется, жесткой метлой вычищать все «сусеки». Вот наглядное тому свидетельство — в тыловых частях даже небольшого гарнизона станции Веребье было изъято: винтовок самозарядных — 1, винтовок трехлинейных — 86, винтовок малокалиберных — 8, карабинов — 10, ручных пулеметов — 1 и т. д. Аналогичное изъятие производилось и в других гарнизонах.
«Не прибыли высланные Яковлевым (начальник ГАУ. — Ю. Р.) ручные пулеметы. Туго сейчас с винтовками. Совсем негде достать минометов», — информировал Мехлис Сталина 3 ноября. При этом прослеживается важная, на наш взгляд, деталь, характеризующая деловой стиль уполномоченного Ставки: приведенные выше слова доклада меньше всего следует принимать за жалобы и свидетельство беспомощности. Совсем наоборот: просьбу о тех же минометах Лев Захарович высказывает в конце телеграммы и как бы между прочим. А на первом плане — доклад об уже сделанном, в том числе за счет местных резервов.
Так фактически восстанавливались четыре стрелковые дивизии (вместо трех, как задумывалось раньше) — 111, 267, 288 и 259-я. Из 10 тысяч человек, направленных на их пополнение, более трети «выкачано», по выражению Мехлиса, из собственных тыловых частей и учреждений. «Оружия изъято из тылов — 4462 винтовки, 98 ручных и станковых пулеметов, минометов один, ППД — два… Кроме того дивизии изъяли из своих тылов 562 винтовки».
Можно понять, почему Мерецков просил Сталина оставить Мехлиса на Волховском фронте?
«Приобщившийся к демократическим ценностям» Ю. Рубцов, свято веря тем характеристикам, которые дали Мехлису некоторые наши героические полководцы, делает стандартный для нынешнего режима в России вывод, что «Мехлис представлял собой яркий и зловещий продукт 1937 года», и итожит: «Так что вреда от его пребывания на Крымском фронте было больше, чем пользы». Однако даже из тех фактов, которые он привёл, чтобы тенденциозно подогнать их под свой вывод, это отнюдь не следует.
Более того, на мой взгляд, и Сталин изменил объективности, когда писал Мехлису записку, приведённую в воспоминаниях Василевского. Сталин в этой записке слишком уж зло и несправедливо язвит в адрес Мехлиса — видимо, очень тяжело переживал Сталин эту трагедию и в отчаянии от её последствий срывал зло на том, кто менее всего был в ней виноват. А может быть, срывал и потому, что очень уж надеялся в тот момент на Мехлиса. Дело ещё и в том, что Василевский в своих мемуарах так тенденциозно отцитировал документы и так тенденциозно отобрал их из всей массы документов той поры, что складывается впечатление (у меня, по крайней мере, оно было таким долгое время), что Мехлис стал просить у Сталина заменить командующего Крымским фронтом Козлова «Гинденбургом» только тогда, когда Крымский фронт уже был разгромлен. На самом деле это не так, и Сталин, видимо, чувствовал свою вину в том, что не прислушался к Мехлису, а от этого злился ещё больше. Такое бывает довольно часто.
Мой директор, обучая меня настойчивости в обращении к начальству, рассказал такой пример из истории нашего министерства, тогда Министерства чёрной металлургии СССР. Директор одного из заводов Минчермета неоднократно письмами в адрес министра (возможно, Казанца) предупреждал о грозящей неприятности и просил у министра помощи в её предотвращении. Министр, не оценив опасности, просто переадресовывал письма исполнителям, а те, не зная мнения министра, запутывали и не решали вопрос. Неприятность случилась, директора вызвали к министру, и тот обрушился на подчинённого: почему не предупредил?! Директор вынул копии своих писем и показал министру, тот их снова прочёл и разъярился ещё больше, поняв, что он и сам виноват в случившемся: «Ты что, этими бумажками себе зад прикрыл?! Ты за дело обязан был беспокоиться, а не оправдания себе готовить! Если я на твои письма не реагировал, то ты обязан был прилететь в Москву с чемоданом камней и бить окна в моём кабинете до тех пор, пока я этот вопрос не решу!»
По сути, министр прав, поскольку вышестоящий начальник не всегда способен оценить степень опасности от промедления в решении того или иного вопроса, и подчинённый обязан идти на определённые издержки, чтобы объяснить ему эту опасность. Не окна бить, конечно, но ругань министра за то, что директор «пустяками отвлекает его от государственных вопросов», нужно было выдержать, нужно было сидеть в приёмной, пока министр его не примет и не выслушает.
Давайте не спеша рассмотрим те проблемы, которые встали перед Мехлисом в Крыму в начале 1942 года, и рассмотрим их в сравнении. Но сначала несколько общих сведений
Наши войска рядом десантных операций захватили на Керченском полуострове ряд плацдармов в период с 25 декабря 1941 года по 2 января 1942 года и высадили в Крым три армии — 44, 47 и 51-ю. Но уже 15 января слабые силы немцев бьют по нашим войскам и вновь захватывают Феодосию. Сталин в тревоге и, несмотря на просьбы Мерецкова, отзывает Мехлиса с Волховского фронта и посылает в Крым. И, естественно, представитель Ставки главный комиссар Красной Армии видит в Крыму то, что и должен был увидеть, — гнусность и подлость части полководцев Красной Армии, причём той части, от которой зависело очень много. Через два дня он докладывал Сталину:
«Прилетели в Керчь 20.01.42 г… Застали самую неприглядную картину организации управления войсками…
Комфронта Козлов не знает положения частей на фронте, их состояния, а также группировки противника. Ни по одной дивизии нет данных о численном составе людей, наличии артиллерии и минометов. Козлов оставляет впечатление растерявшегося и неуверенного в своих действиях командира. Никто из руководящих работников фронта с момента занятия Керченского полуострова в войсках не был…».
Давайте оценим то, что означают последние слова доклада Мехлиса, сравнивая поведение в аналогичных ситуациях Козлова и Рокоссовского. У командующего Закавказским фронтом Козлова в январе 1941 года наконец образовался в Крыму фронт соприкосновения с противником, а Рокоссовский в сентябре 1942 года вступил в командование войсками Донского фронта. Так вот, первое, что сделал Рокоссовский, это поехал с войсками знакомиться. Ведь как можно чем-то командовать или руководить, не представляя, как это выглядит, какова реальная сила того, чем располагаешь? Рокоссовский пишет:
«Мы перевели командный пункт в Малую Ивановку, ближе к центру. Затем я приступил к ознакомлению с войсками, начиная с правого фланга, с 63-й армии. Резко бросалась в глаза малочисленность частей. Если еще подразделения специальных войск (артиллерийские, инженерные, минометные, связи) были укомплектованы примерно наполовину, то стрелковые полки — всего на 40, а то и на 30 процентов. Так называемых штыков не хватало катастрофически.
Несмотря на тяжелые испытания, настроение в войсках было бодрое, боевое.
