Помню случай с профессором Павленко, мне он помнится крупным, седым стариком, который вечно ходил, как апостол Петр, со связкой ключей. На экзаменах тоже зверствовал, одному студенту нашей группы за наглость зачетку выбросил в форточку, и тому пришлось искать ее в сугробах, правда, кафедра сопромата была на первом этаже, и далеко зачетка не улетела. Сижу у него на лекции, он на доске выводит какую-то формулу и объясняет, откуда что берется.
Вроде все понятно, я записываю, и вдруг после третьего или четвертого преобразования у него неизвестно откуда появляется коэффициент «7». Он продолжает преобразования и снова пишет этот коэффициент. Я бросил писать и спрашиваю:
– А откуда это у вас взялась семерка? – Павленко разворачивается, бросает мел на стол и, обращаясь к аудитории, гремит: – Балбесы! Вы что это переписываете с доски, не понимая что! Слава богу, что нашелся хоть один, который следит за мыслью и пытается меня понять!
Хорошо, что я успел его спросить, а то бы он и меня в балбесы записал. Я получил по сопромату пятерку, хотя уже не помню, сдавал ли я его Павленко или его ассистенту.
А с Авериным было совершенно по-другому. Ветеран войны, инвалид, читал он лекции хорошо, пытаясь донести до нас свой непростой предмет – теплотехнику. Вопросы ему можно было задавать в любое время лекции – отвечал он охотно. И вот однажды он выводит на доске какую-то формулу, я записываю череду символов и вдруг перестаю понимать смысл сделанного им преобразования. Я был уверен, что тот интеграл берется не так, но вместо того, чтобы спросить, почему он взял его по-другому, бросил записывать дальнейший вывод и записал только конечную формулу. Перед экзаменом Аверин сообщает нам, чтобы мы не трудились писать шпаргалки, поскольку он на экзамене разрешает пользоваться всем, чем угодно, – конспектами, учебниками и т. д. Кроме того, он объявил, что в качестве дополнительного вопроса он задаст один из двух: расчет тяги дымовой трубы или расчет производительности методической печи, при этом он написал на доске необходимые уравнения. Мы уже знали, что сдать Аверину экзамен очень непросто, и в его послаблениях видели какой-то подвох, но не понимали, в чем он.
Готовлюсь к экзамену и отмечаю, что у меня в конспекте оборвана запись вывода одной из формул, пытаюсь вывести сам – не могу. Ну, думаю, это всего лишь один из 70–80 вопросов, содержащихся в билетах. Какова вероятность, что он выпадет? У меня была привычка тянуть с подготовкой к любому экзамену до последнего вечера, с него я начинал и заканчивал в 4–5 часов ночи, с теплотехникой тоже так получилось. Прихожу на экзамен с распухшей головой, Аверин приглашает первых. А я имел примету – никогда не идти на экзамен ни первым, ни последним. Заходят 6–7 человек первых, берут билеты, и Аверин уходит с кафедры, пообещав вернуться через полчаса. Действительно, в его отсутствие можно было переписывать с чего угодно, разложить билеты так, чтобы взять нужный, ребята выходили в коридор советоваться, короче, как будто знали всё, что надо. Минут через 40 вернулся Аверин, начал принимать экзамен и бах-бах-бах – все первые вышли с двойками. Ну, ничего себе! Что же ему надо? Народ жалуется, что Аверин всех валит дополнительными вопросами, но как, если он обещал задать один?
Захожу, беру билет, и надо же какая подлянка – попадает именно тот, где у меня не дописан вывод! Сел, смотрю – все книги и конспекты под партами держат, а я свой вынул и начал открыто листать, но что толку – этот вывод за ночь сам по себе не появился. Аверин заметил мое чуть ли не демонстративное листание конспекта и спрашивает:
– Что, чего-то в конспекте нет?
– Да нет, Сергей Иванович, – отвечаю я, – в Греции все есть.
Смотрю, как он принимает экзамен, и понимаю, в чем дело. Садится к нему студент, Аверин берет у него написанные ответы, равнодушно просматривает и откладывает в сторону, не спрашивая. После этого задает свой дополнительный вопрос, и тут начинается то, о чем Аверин, правда, тоже предупреждал перед экзаменом. Он начинает спрашивать смысл всех величин, входящих в уравнение дополнительного вопроса, требует написать уравнения того, как они получаются, а потом физический смысл и входящих в эти уравнения величин. В результате нужно написать штук 20 формул и по сути продемонстрировать знание принципиальных основ всего начитанного им курса теплотехники.
Ладно, но раз он не дает отвечать на вопросы в билетах, то какой смысл их писать? Я как-то быстро смекнул, что если я не буду их переписывать в экзаменационный листок, то Аверин вынужден будет слушать мой устный ответ, и тем самым я часть экзамена буду отвечать то, что только что освежил в памяти по конспекту. Сажусь я к нему.
– А где ответы? – спрашивает Аверин. – Ты же говорил, что они у тебя есть.
– Да что их писать, Сергей Иванович, там и устно говорить-то не о чем.
– Ну, тогда говори.
И я бодро рапортую ему первый вопрос и по ходу ответа пишу на листке выводы необходимых формул, объясняю их. Так же бодро приступаю ко второму, дохожу до злосчастного уравнения и делаю попытку перехитрить Аверина. Бодро пишу исходную формулу, а дальше говорю, что путем длинных преобразований из этой формулы получается «вот эта» – и пишу ее. Ага, так тебе Аверин и купился! Он мне так ласково предлагает эти «длинные преобразования» написать. Деваться некуда: я бодро пишу несколько начальных дробей вывода, поясняя, что и откуда берется, дохожу до места, после которого бросил писать и говорю:
– А вот здесь, Сергей Иванович, вы непонятно почему взяли интеграл вот таким образом. – Я написал последнюю дробь, которая была у меня в конспекте. – Однако он-то ведь берется по-другому! – И я написал свое предположение, как это должно быть.
Аверин развернул к себе мой листок бумаги и, объясняя мне, почему я не прав, сам дописал вывод нужной формулы до конца. Вряд ли я его по-настоящему обманул, но, во всяком случае, я ему отвечал уже минут 10 и в целом отвечал хорошо. Наступило время дополнительного вопроса, и Аверин решил завалить меня дымовой трубой. А я, слушая его лекцию о ней, чтобы легче было понять, пытался происходящие в ней процессы представить образно, и образ у меня получился вот какой.
– С дымовой трубой все просто, – начал я. – Чтобы рассчитать ее производительность, нужно представить себе рычажные весы, на одной чашке которых стоит столб горячего легкого воздуха, равный по высоте дымовой трубе, а на другой чашке стоит такой же по высоте столб холодного тяжелого воздуха. Разница в весе между ними – это тяга дымовой трубы, теперь нужно подсчитать потери тяги на сопротивлениях в боровах, на поворотах, в самой трубе.
Мысль эта очень простая, и мне казалось, что она каждому должна была прийти в голову, но Аверин меня прервал.
– Молодец! И хотя на настоящую пятерку ты не ответил, но я тебе ее поставлю.
– Ну, Сергей Иванович, а я-то думал, что в последний раз повезло идиоту – сесть без билета на тонущий пароход, – брякнул я глупость от неожиданности. Аверин усмехнулся.
Потом вышел Алик Барановский и сказал, что Аверин поставил и ему пятерку с добавлением, что Алик отвечал даже «лучше, чем Мухин». Игорь Тудер тоже получил пять баллов, и еще пара человек сдала на тройки, а остальных Аверин заставил прийти еще раз. И, между прочим, это ведь и ему самому была дополнительная неоплачиваемая работа, но он ее делал. Да, были люди…
