И пленные в эшелоне умирали от тифа и болезней, а фактически от собственной глупости — сдайся они раньше, и были бы живы. Но как немцу в своей глупости признаться? И он валит все на русских, в данном случае — на еврея. Что смешно, несколько абзацев выше, этот же ветеран вспоминал эпизод своего пленения:
«Первое, что спросили русские солдаты, было «Uri est’? Uri est’?». (Uhr — часы.) У меня были карманные часы, и русский солдат дал мне за них буханку немецкого солдатского черного хлеба. Целую буханку, которую я не видел уже несколько недель. А я ему, с моим юношеским легкомыслием, сказал, что часы стоят дороже. Тогда он запрыгнул в немецкий грузовик, выпрыгнул и дал мне еще кусок сала. Потом нас построили, ко мне подошел монгольский солдат и отнял у меня хлеб и сало. Нас предупредили, что тот, кто выйдет из строя, будет немедленно застрелен. И тут, в десяти метрах от меня, я увидел того русского солдата, который дал мне хлеб и сало. Я вышел из строя и бросился к нему. Конвой закричал «nazad, nazad», и мне пришлось вернуться в строй. Этот русский подошел ко мне, и я ему объяснил, что этот монгольский вор забрал у меня хлеб и сало. Он пошел к этому монголу, забрал у него хлеб и сало, дал ему затрещину и принес продукты мне обратно».
И я должен поверить, что эти русские солдаты конвоя ежедневно носили им хлеб, которого они не видели « уже несколько недель », но не давали воды?
Что касается часов, то немцам перед походом в Россию надо было оставить их дома, и не на прикроватной тумбочке, а надежно зарыть, поскольку американцы и англичане, по воспоминаниям этих же ветеранов, грабили гораздо энергичнее: «В Союзе военнопленных некоторые из нас были в Бад Кройцнахе, в американском плену, у американцев было по десять часов на руке. Русские в этом не были исключением, я бы даже сказал, что американцы были гораздо хуже» . В этом вопросе от американцев не отставали и чопорные англичане: «Я пошел на вокзал, сел в поезд, потом сделал пересадку, в любом случае 23 декабря я опять был дома. Я был рад. Англичане, конечно, нас подчистили, в доме больше не было ковров, исчезла одежда, и так далее, и так далее. Но все получилось хорошо, я опять был дома» . Вообще-то, раз немцы собрались на грабеж России, то должны были быть готовы к такому повороту событий и не ныть потом.
Отвлекусь немного на эти трофейные часы и поговорю о самих немцах и их имидже. Когда немцев почитаешь, то это такой культурный народ, что хоть иконы с них пиши. И мирных жителей они не убивали и не грабили, и советских женщин не насиловали. Между тем, когда наши войска начали освобождать захваченные немцами территории, то резко возросла заболеваемость войск сифилисом и гонореей — вшивая Европа дико загрязнила этими болезнями наших женщин на оккупированных ею территориях. Кстати, даже в «Майн Кампф» Гитлер посвятил сифилису отдельные размышления — настолько проблемной для Германии была эта болезнь.
В результате в 1943 году в ГКО было проведено специальное совещание по организации производства презервативов. Они изготавливались и до войны, но особым спросом не пользовались, а теперь требовалось, скорее всего, возобновить и резко увеличить их производство. А поскольку, как я думаю, каучука хватало для работы единственного резинотехнического завода (а может, и по иным причинам), производство презервативов было поручено военному заводу, изготавливающему противогазные маски. И, кстати, «Изделием № 1» этого завода была противогазная маска, а презерватив пошел в производство уже под № 2 — завод-то был военный, продукция секретная.
А уж как заражали наши войска немецкие женщины! Кстати, и насиловать их не требовалось, поскольку они в большинстве своем были убеждены, что обязаны отдаваться нашим воинам по их праву победителей. Читал слухи, что был приказ Сталина ни одного сифилитика или трипперного из Европы в СССР не впускать! Во всяком случае, часть лагерей для советских военнопленных на территории Германии действительно были переоборудованы в венерические госпитали, и здесь рядового и генерала лечили от гонореи одинаково зверским способом — другого не было — уколами скипидара в позвоночник. Это резко повышало температуру тела, и гонококки не спеша гибли. Но было очень больно.
Как-то (когда меня еще приглашали на ТВ) назвал оккупантов «вшивой Европой», так ведущий чуть не подпрыгнул от возмущения: «Как?! Европа и вшивая!» Да вшивая она была в точном смысле этого слова! Наши ветераны писали, что при наступлении в немецкие блиндажи страшно было заходить, даже зимой предпочитали спать на улице, а не в их блиндажах, — настолько немецкие жилища кишели вшами. Избавить немцев от вшей, даже генералов, была и первая проблема наших лагерей для их военнопленных. Вот адъютант Паулюса полковник Адам вспоминает о прибытии пленных немецких генералов в лагерь военнопленных в Красногорске: «Из караульного домика вышли комендант лагеря и дежурный офицер. Они предложили нам следовать за несколькими солдатами охраны. Справа показались три длинных барака. Слева вдоль лагерной улицы тянулся небольшой барак; как мы вскоре узнали, это была кухня. Дальше, по эту же сторону улицы, находились бревенчатый дом и один жилой барак. За ними виднелись несколько землянок.
На третьем бараке справа от дороги виднелась надпись «Амбулатория». Однако оказалось, что это здание имеет еще и другой вход. Мы вошли через него и в просторной комнате стали ждать, что будет дальше.
…После душа и дезинсекции нас распределили по баракам. Паулюс, Шмидт и я получили комнату в бревенчатом доме. Здесь в большой комнате жили шесть румынских генералов, в меньшей — три итальянских. Кроме того в лагере жили также пленные офицеры и рядовые. В амбулатории, руководимой советской женщиной-врачом, работали пленные немецкие врачи».
Теперь о трофеях. Как-то публиковал в «Дуэли» воспоминания одного советского ветерана, и тот рассказал, что уже в Германии, в брошенном немцами доме, в шкафу с костюмами выбрал себе подходящий и уже потом увидел, что пошит он в СССР. То есть этот костюм немец сначала отобрал у кого-то у нас и послал домой в Германию, а уж потом этот трофей вернулся опять к нам. Могу подтвердить своим примером. Когда я начал устойчиво помнить и соображать, после войны прошло уже лет 7–8, на тот момент у нас осталось из трофеев отца не очень много. Во-первых, самый ценный трофей — ковер, на котором прошло мое детство, — я на нем игрался, читал, особенно любил на Новый год лежать на этом ковре на спине под елкой. Потом как-то отец мельком сообщил, что взял его в пустом посольстве Японии в Берлине. Потом был эсэсовский кинжал со срубленной свастикой. Отец колол им свиней, которых покупали к Новому году живыми и держали, пока не установится минусовая температура, чтобы можно было хранить мясо. Потом отец отдал кинжал для этой же цели дяде, но тому инструмент не понравился, и он в свою очередь подарил его одному из своих внучатых племянников. Было что-то вроде бюварчика со скоросшивателем и пачечкой листочков прекрасной писчей бумаги. Единственная дошедшая до меня автобиография отца написана именно на листочке из этого бювара. Еще помню маленький, «дамский», пистолет с перламутровой рукояткой, но был и ТТ. Однако мои старшие братья упорно находили места хранения пистолетов, и отец, в конце концов, выбросил их в выгребную яму уборной. (Были у отца и часы, но это были советские часы «Победа».) Наконец, был серебряный портсигар, почерневший от времени, поскольку отец уже не курил. Портсигар тоже был трофеем. Однако уже студентом я в каком-то научно-техническом журнале нашел рисунки проб драгоценных металлов всех стран. Рассмотрел пробу на портсигаре — это была женская головка и число «84». Оказалось, что это русская (царская) проба. То есть это был опять-таки сначала трофей немца, награбленный им в СССР, а уж потом он перешел к отцу.
