Действительно, случай использовать наземные наработки представился довольно быстро.
«В нашем новом строю все осмысленно, испытано в деле, мы коллективно отражали нападение «мессеров» на наших подопечных «илов». Каждый строго сохранял свое место и действовал по разработанному на земле плану боя. Но вскоре в одном из вылетов именно я оторвался от своей группы. Мы сопровождали 18 «илов». Я шел в паре с Науменко, осуществляя непосредственное прикрытие. Комоса опять не взлетел, нас осталось двое вместо четверых. На высоте четверка «мигов», ведомая Фигичевым, шла с бомбами под крыльями. После окончания штурмовки «илов» Фигичев тоже спустился со своего верхнего «этажа», чтобы сбросить бомбы. «Мессершмиты», напав в этот момент на нашу группу, застали нас всех в невыгодном положении: у нас не было высоты.
Науменко ринулся на пару «мессершмитов», устремившихся к «МиГам», которые беспечно пикировали на цель. Я бросился на вторую пару, прорывающуюся к «илам». Они были совсем близко от меня. Нужно одного снять, чтобы потом успешно отбиваться от всей группы, да и захотелось добавить к недавно сбитым Ю-88 и Ме-110 еще одного – Ме-109. Это вдохновило меня на дерзость. Я решил преследовать и догнать «мессеров», шарахнувшихся от меня вверх.
Они пользовались излюбленным приемом – уходили в сторону солнца. Слепящий свет мешал мне видеть серые силуэты, но через несколько секунд я заметил, что быстро отстаю. Меня это удивило: Як-1 не уступал Ме-109 в скорости. Вскоре я догадался, что имею дело с «мессерами» новой модификации – Ме-109F, о которых нас уже информировали.
Посмотрел вниз. Наших там уже не было. Значит, я остался один с парой грозных врагов. К тому же они находятся на солнечной стороне и имеют преимущество в высоте.
Поняв трудность своего положения, я переложил машину на крыло, чтобы уйти к своим. Но оторваться от зависнувших надо мной врагов было не так-то просто. Они быстро догоняли меня.
О помощи нечего было и думать. Приходилось рассчитывать только на себя. Развернувшись навстречу «мессерам», я решил им показать, что бежать не собираюсь и готов сразиться. Но они не приняли лобовой атаки, ушли на высоту и снова повисли надо мной, как занесенный меч.
Что делать? У них преимущество в высоте и скорости. Подо мной земля, занятая врагом. Горючего у меня в обрез – только дойти до аэродрома. Если оно кончится или я в чем-либо допущу просчет, фашисты расстреляют меня, как мишень. Остается один выход – применить хитрость.
Еще ничего не придумав, разворачиваюсь на восток и даю полную скорость, выжимаю из своего «яка» все, что он может дать. «Мессершмиты» бросаются за мной, как две стрелы, пущенные туго натянутой тетивой лука. Вот они уже на дальности прицельного огня. Я резко перевожу самолет в пикирование. От стремительного падения машина дрожит, в ушах появляется сверлящая боль.
Приотставшие было «мессершмиты» вновь догоняют меня. Я уже чувствую их за спиной, знаю, что ведущий пары вот-вот откроет по мне огонь. И в эти секунды и вспомнил о маневре, который отработал во время полетов на «мессершмите». Если этот «крючок» подведет меня, придется расплачиваться жизнью.
Резко бросаю самолет на горку и закручиваю спираль. В глазах темно от перегрузки. В верхней точке перевожу машину через крыло на горизонт. И тут происходит как раз то, на что я рассчитывал. «Мессершмит», обогнав меня, оказывается впереди, в каких-то пятидесяти метрах, и сам попадает в перекрестие моего прицела. Даю в упор длинную очередь из пушки и пулеметов. «Мессер» на мгновение как бы повисает в прицеле, а затем, перевернувшись, идет к земле. Рядом, чуть не задев меня, проскакивает его ведомый.
Я бросаюсь за ним, но он, видимо, не настроен драться. Что ж, это и меня вполне устраивает. Проследив за взрывом сбитого Ме-109ф, ухожу за облака и беру курс на восток, домой!»
[299]
Есть сообщения, что когда в небе появлялся Покрышкин, то немцы предупреждали по радио своих летчиков, чтобы те были осторожны. Поскольку за всю войну во всем мире ни в каких ВВС такого не делалось, то возникает мысль, что эти «предупреждения» являются обычной пропагандистской выдумкой. Но Хартман, сам того не подозревая, подтверждает, что это факт – немецкое командование действительно боялось встречи своих летчиков (и в первую очередь – Хартмана) с Покрышкиным. Ведь иначе откуда Хартман знал, что он находится в небе вместе с ним? Какое бы у Хартмана ни было острое зрение, но невозможно увидеть, кто сидит в кабине самолета или хотя бы бортовой номер самолета с расстояния в несколько километров, а ведь именно на таком расстоянии выжидал ошибки своих жертв Хартман. Следовательно, его предупредили с земли, перехватив позывные Покрышкина либо получив сообщение от других немецких летчиков.
Как видим, к середине войны немцы уже и свою партизанскую тактику боялись применять, а уж о рыцарском бое и говорить не приходится. Вот А. Сухоруков расспрашивает Голодникова о ленд-лизовских самолетах, а тот вспоминает о таком случае.
«А.С. Теперь все понятно. Николай Герасимович, вы не могли бы привести пример воздушного боя на Р-40? Такого показательного, какой бы вы на «харрикейнах» провести бы не смогли.
Н.Г. Могу. Этот бой произошел примерно в то время, когда мы окончательно перевооружились на Р-40, «харрикейнов» в полку уже не осталось. Мы четверкой «тома-хауков» вступили в бой с шестеркой Bf-109F. Мы сбили троих, не потеряв ни одного своего.
Тут мы применили правильную тактику, и самолеты не подкачали. Дело было так. Мы шли на высоте 3 – 4 тысячи, а немцы, на Bf-109F, были метров на 500 ниже. Мы атаковали внезапно, со стороны солнца, на хорошей скорости, они нас не видели. Мы сразу сбили двоих. Осталось их четверо. Они здорово подрастерялись, рассыпались на пары и попытались навязать нам бой на вертикалях, рассчитывая на превосходство «мессера» в этом маневре.
Мы тоже разделились. И пошел бой «пара против пары», ну это же наш бой! Мы сразу же сбили третьего, поскольку в маневренном бою мы оказались явно сильнее: на горизонталях Р-40 превосходил «мессер» и на вертикали не уступал (запас скорости у нас был хороший). Тут они совсем упали духом – врассыпную, форсаж – и на крутом пикировании оторвались»
[300]
.
Заметьте, что Голодников даже несколько удивляется, что немцы рискнули на рыцарский бой, – ведь это НАШ бой! Но Голодников даже не показатель – его и в училище достаточно учили, и летал он в полку у Сафонова. А вот гауптман И. Вендель (75 побед) соблазнился тем, что младший лейтенант Зайцев как-то неуверенно летит, и решился на рыцарский бой с ним. И что в итоге? После 20 минут боя капитана Венделя похоронили, а младший лейтенант одержал свою первую победу. Это НАШ бой!
В 1941—1942 г. советские летчики отчаянно дрались и этим не только быстро снижали число пилотов Люфтваффе, не только давали подготовить в тылу тысячи новых советских летчиков, не только давали промышленности запустить в серию скоростные самолеты, но и непрерывно совершенствовали рыцарскую тактику боя, и этот бой все больше и больше становился НАШИМ. А немцы отчаянно пытались усовершенствовать свои партизанские приемы, хотя в воздухе для них уже не оставалось места.
