«В действительности получилось не так. Весной 1943 года немцы оповестили о том, что ими в Катынском лесу в районе „Козьих Гор“ обнаружены могилы польских офицеров, якобы расстрелянных органами НКВД в 1940 году. Вскоре после этого ко мне в дом пришёл переводчик гестапо и повёл меня в лес в район „Козьих Гор“. Когда мы вышли из дома и остались вдвоём, переводчик предупредил меня, что я должен сейчас рассказать присутствующим в лесу людям всё в точности, как было изложено в подписанном мною в гестапо документе. Придя в лес, я увидел разрытые могилы и группу неизвестных мне лиц. Переводчик сказал мне, что это „польские делегаты“, прибывшие для осмотра могил. Когда мы подошли к могилам, „делегаты“ на русском языке стали задавать мне различные вопросы по поводу расстрела поляков. Но так как со времени моего вызова в гестапо прошло более месяца, я забыл всё, что было в подписанном мною документе, и стал путаться, а под конец сказал, что ничего о расстреле польских офицеров не знаю. Немецкий офицер очень разозлился, а переводчик грубо оттащил меня от „делегации“ и прогнал. На следующий день, утром, к моему двору подъехала машина, в которой был офицер гестапо. Разыскав меня во дворе, он объявил, что я арестован, посадил в машину и увёз в Смоленскую тюрьму… После моего ареста я много раз вызывался на допросы, но меня больше били, чем допрашивали. Первый раз вызвали, сильно избили и обругали, заявляя, что я их подвёл, и потом отправили в камеру. При следующем вызове мне сказали, что я должен публично заявлять о том, что являюсь очевидцем расстрела польских офицеров большевиками и что до тех пор, пока гестапо не убедится, что я это буду добросовестно делать, я не буду освобождён из тюрьмы. Я заявил офицеру, что лучше буду сидеть в тюрьме, чем говорить людям в глаза ложь. После этого меня сильно избили».
«Примерно через месяц после моего ареста немецкий офицер вызвал меня и сказал: „Вот видите, Киселёв, к чему привело ваше упрямство. Мы решили казнить вас. Утром повезём в Катынский лес и повесим“. Я просил офицера не делать этого, стал убеждать его, что я не подхожу для роли „очевидца“ расстрела, так как вообще врать не умею и поэтому снова что-нибудь напутаю. Офицер настаивал на своём. Через несколько минут в кабинет вошли солдаты и начали избивать меня резиновыми дубинками. Не выдержав побоев и истязаний, я дал согласие выступать публично с вымышленным рассказом о расстреле поляков большевиками. После этого я был освобождён из тюрьмы с условием — по первому требованию немцев выступать перед „делегациями“ в Катынском лесу… В каждом случае перед тем, как вести меня в лес к раскопкам могил, переводчик приходил ко мне домой, вызывал во двор, отводил в сторону, чтобы никто не слышал, и в течение получаса заставлял заучивать наизусть всё, что мне нужно будет говорить о якобы имевшем место расстреле НКВД польских офицеров в 1940 году. Я вспоминаю, что переводчик говорил мне примерно следующее: „Я живу на хуторе в районе „Козьих Гор“ недалеко от дачи НКВД. Весной 1940 г. я видел, как свозили в лес поляков и по ночам их там расстреливали“. И обязательно нужно было дословно заявить, что „это дело рук НКВД“. После того, как я заучивал то, что мне говорил переводчик, он отводил меня в лес к разрытым могилам и заставлял повторять всё это в присутствии прибывших „делегаций“. Мои рассказы строго контролировались и направлялись переводчиком гестапо. Однажды я выступал перед какой-то „делегацией“, и мне задали вопрос: „Видел ли я лично этих поляков до расстрела их большевиками“. Я не был подготовлен к такому вопросу и ответил, как было в действительности, т. е. что видел польских военнопленных до начала войны, так как они работали на дорогах. Тогда переводчик грубо оттащил меня в сторону и прогнал домой. Прошу мне верить, что меня все время мучила совесть, так как я знал, что в действительности расстрел польских офицеров производился немцами в 1941 году, но у меня другого выхода не было, так как я постоянно находился под страхом повторного ареста и пыток».
[10]
Показания Киселёва П. Г. о его вызове в гестапо, последующем аресте и избиениях были подтверждены проживающими вмести с ним его женой Киселёвой Аксиньей, 1870 года рождения, его сыном Киселёвым Василием, 1911 года рождения, и невесткой Киселёвой Марией, 1918 года рождения, а также занимающим у Киселёва на хуторе комнату дорожным мастером Сергеевым Тимофеем Ивановичем, 1901 года рождения. Увечья, причинённые Киселёву в гестапо (повреждение плеча, значительная потеря слуха), подтверждены актом врачебно-медицинского обследования.
Поскольку Киселёв мог быть добровольным пособником немцев, т. е. врать в НКГБ о том, что его избивали в гестапо, председатель советской Специальной комиссии по расследованию этого дела академик Н.Н. Бурденко в протоколе данного допроса Киселёва в 1943 г. записал: «Я настаиваю на экспертизе психики и слуха Киселёва. Он не знает, какой врач его лечил, а это усложняет дело. Никто не сомневается в правильности его показаний, но нужно уточнить».
[11]
Как видите, уточнили и выяснили — да, у Киселева была повреждена рука и он оглох на одно ухо.
12. Давайте посмотрим сами, есть ли противоречия в показаниях Киселёва, данных НКГБ и Специальной комиссии, возглавляемой президентом академии медицинских наук академиком Бурденко. Гестапо — это следственный и дознавательный орган, а в этих органах во время войны с противником никто не церемонится ни в одной стране. Так что могли избить, и очень сильно. Немцы начали раскапывать могилы в феврале, а закончили в конце июня, т. е. шоу с показом трупов поляков различным делегациям длилось 4 месяца. За это время Киселёва могли представить какой-то экскурсии, перед которой он с поручением не справился, затем подержать полтора месяца в гестапо, после чего подлечить и ещё два месяца пичкать любопытных его рассказами. Противоречий не видно, а то, что Бурденко засомневался в его психическом состоянии и послал на экспертизу, говорит, что в НКГБ Киселёва по написанному тексту никто говорить не заставлял.
13. Но вот прошло почти полвека, и следователи ГВП, вновь «расследуя», кто же убил поляков, вернулись к показаниям Киселёва. Один из следователей ГВП А. Ю. Яблоков, непрерывно ссылаясь на листы уголовного дела № 159, пишет:
«Так, в немецком „Официальном материале о массовом Катынском убийстве“ содержались показания П. Г. Киселёва, подсобного рабочего — сторожа дачи НКВД до начала войны, свидетеля того, как весной 1940 г. на железнодорожной станции Гнездово почти ежедневно из вагонов выводили мужчин, сажали в грузовики и отвозили в Катынский лес, откуда затем слышались крики и выстрелы. На протяжении 45 недель в Катынский лес привозили по 34 таких машины. Он обнаружил в лесу несколько свежих холмов и после прихода немцев показал группе рабочих-поляков эти холмы, дал лопаты для раскопок и знает, что поляки нашли там трупы своих сограждан. Это были принципиально важные показания. Поэтому выяснение дальнейшей судьбы Киселёва для проверки этих показаний стало одной из первых задач прокуроров.
