В связи с обнаружением в сарае Московской военнопленного Егорова она вызывалась в гестапо, где её обвинили в укрывательстве военнопленного.
Московская на допросах в гестапо упорно отрицала какое-либо отношение к этому военнопленному, утверждая, что о нахождении его в сарае, принадлежавшем ей, она ничего не знает. Не добившись признания от Московской, а также и потому, что военнопленный Егоров, видимо, Московскую не выдал, она была выпущена из гестапо…
Факт завоза в катынские могилы в большом количестве трупов, расстрелянных немцами в других местах, подтверждается также показаниями инженера-механика Сухачева П. Ф. и бывш<его> полицейского Егорова В. А.
Сухачев П. Ф., 1912 года рождения, инженер-механик системы «Росглавхлеб», работавший при немцах машинистом на Смоленской городской мельнице, подал 8 октября 1943 года заявление с просьбой о вызове.
Будучи вызван, он 20 октября 1943 года показал:
«…Как-то раз на мельнице во 2-й половине марта месяца 1943 года я заговорил с немецким шофёром, слабо владевшим русским языком. Выяснив у него, что он везёт муку в деревню Савенки для воинской части и на другой день возвращается в Смоленск, я попросил его захватить меня с собой, дабы иметь возможность купить в деревне жировые продукты. При этом я учитывал, что проезд на немецкой машине для меня исключал риск быть задержанным на пропускном пункте. Немецкий шофёр согласился за плату. В тот же день в десятом часу вечера мы выехали на шоссе Смоленск-Витебск. Нас в машине было двое — я и немец шофёр. Ночь была светлая, лунная, однако устилавший дорогу туман несколько снижал видимость. Примерно на 22-23-м километре от Смоленска, у разрушенного мостика на шоссе, был устроен объезд с довольно крутым спуском. Мы стали уже спускаться с шоссе на объезд, как нам навстречу из тумана внезапно показалась грузовая машина. То ли оттого, что тормоза у нашей машины были не в порядке, то ли от неопытности шофёра, но мы не сумели затормозить нашу машину и вследствие того, что объезд был довольно узкий, столкнулись с шедшей навстречу машиной. Столкновение было несильным, так как шофёр встречной машины успел взять в сторону, вследствие чего произошёл скользящий удар боковых сторон машин. Однако встречная машина, попав правым колесом в канаву, свалилась одним боком на косогор, наша машина осталась на колесах, я и шофёр немедленно выскочили из кабинки и подошли к свалившейся машине. Ещё не доходя до неё, меня поразил сильный трупный запах, очевидно, шедший от машины. Подойдя ближе, я увидел, что машина была заполнена грузом, покрытым сверху брезентом, затянутым верёвками. От удара верёвки лопнули и часть груза вывалилась на косогор. Это был страшный груз. Это были трупы людей, одетых в военную форму. Трупы были, видимо, основательно разложившимися, так как издавали, как я уже сказал, сильный специфический запах.
Около машины находилось, насколько я помню, человек 6–7, из них один немец-шофёр, два вооруженных автоматами немца, а остальные были русскими военнопленными, так как говорили по-русски и одеты были соответствующим образом.
Немцы с руганью набросились на моего шофёра, затем предприняли попытки поставить машину на колёса. Минуты через две к месту аварии подъехали ещё две грузовые машины и остановились. С этих машин к нам подошла группа немцев и русских военнопленных, всего человек 10. Общими усилиями все стали поднимать машину. Воспользовавшись удобным моментом, я тихо спросил одного из русских военнопленных: „Что это такое?“ Тот так же тихо мне ответил: „Которую уж ночь возим трупы в Катынский лес“.
Свалившаяся машина ещё не была поднята, как ко мне и моему шоферу подошёл немецкий унтер-офицер и отдал приказание нам немедленно ехать дальше. Так как на нашей машине никаких серьёзных повреждений не было, то шофёр, отведя её немного в сторону, выбрался на шоссе, и мы поехали дальше.
Проезжая мимо подошедших позднее двух машин, крытых брезентом, я также почувствовал страшный трупный запах.
Раздумывая об этом случае позже, после того как немцы начали известную кампанию о „катынском деле“, я решил, что, очевидно, немцы расстреляли военнопленных поляков не только в Катынском лесу, а и в других местах, а затем, организуя катынскую провокацию, стали трупы всех расстрелянных ими поляков свозить в одно место, в Козьи Горы, может быть, потому, что в Козьих Горах, как известно, находился дом отдыха НКВД, что в глазах немцев придавало правдоподобность их версии о том, что расстрел поляков — „дело рук НКВД“».
Показания Сухачева объективно подтверждаются показаниями Егорова Владимира Афанасьевича, 1924 года рождения, состоявшего в период оккупации на службе в полиции в качестве полицейского.
Егоров 15 декабря 1943 года показал, что, неся по роду своей службы охрану моста на перекрёстке шоссейных дорог Москва — Минск и Смоленск — Витебск, он несколько раз ночью в конце марта и в первые дни апреля 1943 года наблюдал, как по направлению к Смоленску проезжали большие грузовые машины, крытые брезентом, от которых шёл сильный трупный запах. В кабинках машин и сзади поверх брезента сидело по нескольку человек, из которых некоторые были вооружены и, несомненно, являлись немцами.
О своих наблюдениях Егоров доложил начальнику полицейского участка в деревне Архиповка Головневу Кузьме Демьяновичу, который посоветовал ему «держать язык за зубами» и добавил: «Это нас не касается, нечего нам путаться в немецкие дела».
О том, что немцы перевозили трупы на грузовых машинах в Катынский лес, дал также показания Яковлев-Соколов Фрол Максимович, 1896 года рождения, бывш<ий> агент по снабжению столовых Смоленского треста столовых, а при немцах — начальник полиции Катынского участка.
Он показал, что лично видел один раз в начале апреля 1943 года, как с шоссе в Катынский лес прошли четыре крытые брезентом грузовые автомашины, в которых сидело несколько человек, вооружённых автоматами и винтовками. От этих машин шёл резкий трупный запах.
VI. Организация немцами агитационной кампании «о зверствах большевиков над военнопленными поляками». В апреле 1943 года, закончив проведение всех «подготовительных работ», считая, что все «доказательства» собраны, всё учтено и все меры приняты, немцы приступили к широкой кампании в печати и по радио, пытаясь обвинить Советскую власть в совершении зверств над военнопленными поляками.
В этих целях как один из методов агитации немцы применяли организацию поездок и «экскурсий» в Катынский лес на осмотр катынских могил как жителей города Смоленска и его окрестностей, так и «делегаций» из стран, оккупированных немцами или находившихся в вассальной зависимости от них.
Как правило, «экскурсия» местного населения проходила следующим образом. Сотрудникам различных учреждений г. Смоленска предлагалось в определённый день в обязательном порядке поехать в Катынский лес, для чего немцами предоставлялись автомашины или поезда до станции Гнездово.
По прибытии в Катынский лес экскурсантам предварительно показывались находящиеся в особом помещении в ящиках под стеклом различные «документы», якобы изъятые из одежды расстрелянных в Катынском лесу польских военнопленных: письма, фотографии, польские деньги, польские ордена и медали.
