Вот в такой обстановке очутился князь Курбский. И эта обстановка ему понравилась! В конце-то концов, земель он имел немало, то есть было откуда привлекать бойцов. С последними, понятно, проблем не было. В любом обществе хватает людей, которым интереснее заниматься разными веселыми делами, нежели работать. Тем более что жили гайдуки всяко получше, чем крестьяне.
Но самое главное – князь имел довольно серьезный опыт боевых действий. Замечу, кстати, что в те времена в профессиональные навыки военного входило и искусство грабежа. В XVI веке не очень представляли, как организовывать снабжение армии. Так что командирам приходилось разбираться собственными силами, добывая продовольствие и фураж у местного населения. Разумеется, платить считали излишним
[9]
.
В общем, Курбский показал провинциальным салагам класс. Благо, тут не было нужды оглядываться на центральную власть. Кто сильнее – тот и прав. Попытки «наездов» на свою территорию князь решительно пресек и даже не очень заметил. И перешел в наступление. А силы у него были немалые. В самом пиковом случае Курбский мог выставить четыре тысячи человек плюс артиллерию. Не каждое тогдашнее государство могло выставить подобную армию.
В общем, Курбский стал изрядно пощипывать соседей. Разумеется, эти разборки не являлись полноценными боевыми действиями. Слабейшая сторона обычно отступала после первых выстрелов, если видела преимущество противника. Но, тем не менее, веселье было изрядное. Итак, князь дорвался до того образа жизни, который он, видимо, и считал нормальным для знатного человека. Я делаю, что хочу, а кому не нравится – его проблемы.
Разумеется, такой веселый сосед многим не нравился. Местные суды были засыпаны жалобами. Но… Курбский был нужен. 26 января 1567 года король Сигизмунд издал указ о том, что местным властям князь был неподсуден. Хотите жаловаться – обращайтесь непосредственно к королю. Впрочем, и тогда результат был тот же – то есть нулевой.
Внутри своих поместий князь и его люди также делали что хотели. Вот один, пожалуй, самый громкий эпизод.
«9 июля 1569 года, в субботу, когда у евреев был шаббат (что было потом особо подчеркнуто в жалобе ковельских горожан), урядник Курбского Келемет ворвался с вооруженным отрядом в еврейское местечко и устроил погром. Были схвачены Юска Шмойлович, Авраам Яковлевич и некая женщина по имени Агронова Богдана. Принадлежащие им лавки и дома были запечатаны. Несчастных арестантов отвели во двор к Курбскому и посадили в яму с водой, где в изобилии водились пиявки. Вопли жертв были слышны далеко за стенами замка».
(Александр Филюшкин)
Суть этого действия – простое выбивание долгов. Причем должник-то успел удрать, но кое-кто из схваченных имел несчастье быть его поручителем.
Вообще-то евреи в Речи Посполитой имели определенные права. Теоретически. Реально же эти права защищать никто не рвался. Вот и в данном случае, когда разруливать ситуацию приехал кто-то вроде нынешнего судебного исполнителя, к нему вышел тот самый урядник Келемет и заявил (выделено мной. – А. Щ.):
«…Но разве пану не вольно наказывать подданных своих, не только тюрьмою или другим каким наказанием, но даже смертью? А я что ни делаю, все то делаю по приказанию своего пана, его милости князя Курбского; ибо пан мой, князь Курбский, владея имением Ковельским и подданными, волен наказывать их, как хочет, а королю, его милости, и никому другому нет до того никакого дела».
Евреи так и сидели до тех пор, пока Курбский их не выпустил. Как уж там они договорились, мы не знаем.
Этот эпизод стоит напомнить тем, кто пишет, что в Речи Посполитой, в отличие от России, существовали гражданские права. Вот так они существовали.
Но дело, разумеется, не в данном конкретном эпизоде. Главное – князь Курбский стал жить так, как его душенька хотела. То есть – плевать на всех и творить в своей вотчине то, что пожелает не только его левая нога, но и левая нога его подручных. Вот именно такую «свободу» выбрал князь Курбский.
Между тем переписка царя и князя продолжалась. Второе послание Курбского – это уже очень интересно.
«Широковещательное и многошумное послание твое получил, и понял, и уразумел, что оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто, таковое бы не только царю, столь великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину не подобает, а особенно потому, что из многих священных книг нахватано, как видно, со многой яростью и злобой, не строчками и не стихами, как это в обычае людей искусных и ученых, когда случается им кому-либо писать, в кратких словах излагая важные мысли, а сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами, паремиями, целыми посланиями! Тут же и о постелях, и о телогрейках, и иное многое – поистине слово вздорных баб россказни, и так все невежественно, что не только ученым и знающим мужам, но и простым и детям на удивление и на осмеяние, а тем более посылать в чужую землю, где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику и философию».
Что получается? А вот что. Курбский за время своего пребывания в Речи Посполитой слегка приобщился к европейской культуре. И со всей энергией неофита упрекает царя: ты, дескать, не умеешь вести полемику «по правилам». По европейским правилам.
Царь отвечает: «Писал ты, что я растлен разумом, как не встретишь и у неверных. Я же ставлю тебя самого судьею между мной и тобой: вы ли растленны разумом или я, который хотел над вами господствовать, а вы не хотели быть под моей властью и я за то разгневался на вас? Или растленны вы, которые не только не захотели повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и правили, как хотели, а меня устранили от власти: на словах я был государь, а на деле ничем не владел. Сколько напастей я от вас перенес, сколько оскорблений, сколько обид и упреков? И за что? В чем моя пред вами первая вина? Кого чем оскорбил?»
Это очень интересный вопрос. Почему-то считается, что царь отвечал не «по-европейски», а потому неправ. Тот есть Курбский усвоил некоторые основы европейской философии – и стал просвещать всех, кого только можно. Считается, что сам факт приобщения Курбского к европейской философской мысли является большим достижением.
А, собственно, почему? Только потому, что некоторые историки считают, что «Европа это всегда хорошо». На Западе, дескать, всегда правы. И если у них существовала такая философская традиция, то все остальные просто обязаны ей следовать. Что бы они там, на Западе, не творили. А если кто идет против них – то дикарь и варвар. И вот таким «варваром» был Иван Грозный.
«К этому времени Курбский сильно изменился. Во-первых, он успел основательно подзабыть свою былую родину. Жизнь князя в Литве была слишком бурной и разнообразной, полной новых впечатлений. На этом фоне воспоминания о прошлом, к тому же далеко не всегда приятные, тускнели и либо исчезали вовсе, либо заменялись личными мифами, в которые сам эмигрант искренне верил.
