Тёмная комната, плетёные коврики на полу, маленький коптящий огонёк в глиняной плошке и узкоглазый человек в просторных восточных одеждах со смешной шапочкой на голове:
– Мир тебе и мир в тебе, сын мой!
– Папа?! – не поверив, уточнил я. Отец давно умер, но мало ли в каком воплощении возвращаются души мёртвых?
Человек склонил ко мне ухо, подумал и поправил:
– Я имел в виду родство духовное, более высокое, на уровне единства помыслов и слияния устремлений.
– А-а… значит, мы с вами думаем об одном и том же?
– Нет, – после очередной заминки решил собеседник, – ты думаешь о выпивке, а я о вечном.
– Тогда вы кто?
Мысли о вечном в мою голову приходили исключительно после выпивки, но этот тип, видимо, умел расслабляться иначе.
– Имя моё Конфуций, я древний мудрец, основатель популярного в Китае конфуцианского учения.
– Угу… вас тоже прапрапрапрадедушка прислал?
– Он просил наставить тебя на путь Истины! Но мне кажется, твою душу терзают сейчас другие страсти, слишком сильные и губительные для духовного поиска.
– Ну… может быть… Мы тут вообще-то с одним мерзавцем разбираемся, – равнодушно поморщился я.
– Мне надлежит дать тебе ценный совет по этому делу.
– Только не это! Мы с ребятами уже обо всём договорились.
– Но ты избрал неверную дорогу, быть может, моя мудрость поможет увидеть свет и отделить его от сумерек, блуждания в которых…
– Ну не надо, а?! Мы его просто арестуем.
– Никого нельзя лишать свободы! Ибо сказано: отнявший час да потеряет вечность. Чистый источник ищут только люди с незамутнённой душой! Главное, чтобы наличие постоянных добродетелей с каждым поступком возрастало, и тогда жизненный цикл Вселенной выдвинет тебя на единый уровень с восприятием гармонии циклов, как…
Прекратить подобное издевательство над психикой поэта-партизана можно было лишь одним проверенным способом: я изо всех сил ущипнул себя за ляжку и… проснулся!
* * *
– Ещё луковку?
– О нет, благодарю покорно! Боюсь, что мы в лесах лучше питаемся, – продирая глаза, сообщил я. Тьфу, чёрт! А к чему, интересно, китайцы снятся? Не к выпивке? Похоже, что нет…
– Вот видите, до чего меня французы довели! – Мошенник с ненавистью догрыз горбушку и закашлялся. – Бывший офицер, заслуженный человек постоянно подвергается нападкам завоевателей, а вы медлите мне решпект об утере имущества выписать. Это с вашим-то слогом и любовью к литературе…
– Полно, вам-то куда спешить? – деланно зевнул я. – Уж ночь на дворе, в баньку пора, да и на отдых. А как вот будем с утра в лагерь возвращаться, так и напишем.
– Да уж лучше бы сейчас…
– Но отчего же?
– Да так, сейчас бы уж лучше.
– Помилуйте, но с чего же?!
– Сей же час – пишите! – вдруг резко вскрикнул двуличный хозяин наш, и блёклые глаза его исказились злобой. О, в тот миг глянул на нас не запуганный сельский обыватель, а человек больших страстей, рисковый и отчаянный игрок, умеющий самою жизнь вовремя поставить на карту, дабы сорвать-таки банк! Но в то же мгновение вернулось к нему самообладание. – Прошу простить… второй день не в себе-с!
– Молоко в голову ударило? – участливо спросил я, а голодный Храповицкий, ворча, попросил указать ему место для сна.
– Вот здесь все и уляжемся. – Масленников указал на широкую кровать в углу комнаты. – Не пугайтесь её примятого виду, служанок нынче нет. Печь топить и то самому приходится. Однако что ж, ложитесь, господа!
– Благодарю, вот только мне, как партизану, привычней спать на полу. А ещё лучше во дворе, в сугробе, на свежем воздухе. Да и в баню что-то перехотелось…
– Ах, но какое же я тогда смогу оказать вам гостеприимство?! Нет-с, попрошу-с именно на кровать! – вежливо, но с нажимом пристал злодей.
На миг показалось мне, что за окном слышно конское ржание – пора бы нашим быть.
– А я, пожалуй, прилягу, – устало прогудел Храповицкий, бухнувшись в постель в полной одёже с сапогами.
– И вы, Денис Васильевич, – продолжал уговоры бывший подполковник, едва ли не толкая меня в спину. – Ну же, вы не чинитесь, лезьте в кровать!
– Чу, а что ж это за шум на дворе? – оттопырив ухо, вовремя поинтересовался я.
Мы вместе шагнули к окну. На залитом лунным светом снегу метались тени всадников в киверах и шлемах, звенело оружие, слышалась французская речь.
– Неприятель! – шёпотом воскликнул я. – Надобно обороняться, друг мой. Искренне сожалею, что навёл врага на дом ваш, однако же нас здесь трое – не попустим французу!
С сиими словами я выхватил из-за поясу два заряженных пистолета, сурово вручив их хозяину усадьбы. Майор, поворотясь на речи наши, только голову приподнял, как… выскочившие от стены стальные полосы, ровно капканом, прижали его к коварной постели.
– Что за шутки, господин Масленников?!
– Опустите шашку, Давыдов! – Мне в грудь уставились дула моих же пистолетов. Итак, злодей открыл карты… – Одно движение, и я спущу курок! А ты заткнись, толстый боров! – Это уже шумно матерящемуся Храповицкому. – Вы оба будете связаны и доставлены в ставку императора Франции для долгой и мучительной казни!
– Наполеон бежал, его армия покидает Россию, – на всякий случай напомнил я, но мерзавец только грязно расхохотался:
– Это тактический манёвр-с! Пока наш престарелый Кутузов будет планировать, утверждать, утрясать и, наконец, производить рекогносцировку сил, французы единым маршем возьмут Петербург, и власти Александра придёт конец!
– Масленников, опомнитесь, вы – русский человек…
– В гробу я видел эту Россию! – сплюнул он. – Хочу жить в Париже, иметь много денег, пить бургундское и есть паштеты с трюфелями! За голову «чёрного дьявола» французы отвалят мне полный мешок золота.
– Когда об этом узнают наши…
– Никто не узнает! Ваши людишки разбегутся без командира, как овцы без пастушьей собаки, а по лесам и полям будет ходить новая банда «поэта-партизана», и править бал буду я! Я, я, я!!!
В дверь деликатно постучали. Мы обернулись.
– Бедряга, заходи.
У предателя задрожали колени, а в комнату меж тем с важностию заходили мои офицеры. Макаров с Бекетовым молча высвободили пристыжённого Храповицкого, ротмистр Чеченский поигрывал кавказским кинжалом, – ловушка захлопнулась. Поручик протянул мне смятое письмо:
– Курьера задержали в лесу, как вы и говорили.
– Ну вот и всё, господин Масленников. На заре письмецо, в котором вы сообщаете генералу Эверсу, что держите в плену самого Дениса Давыдова, будет передано куда следует. Ранним утром предстанете вы суду народному. Скрывать зло под маской добродетели, прикрываясь честным именем партизана, – большой грех. Предавать Отечество своё, грабить своих же крестьян, злоумышлять противу слуг государевых – грех ещё более великий! Однако же не мне вас судить, я – лицо пристрастное, а посему завтра же…
