Но церковь, отделённая теми же большевиками от государства, осталась при своих традициях – в том числе и при своём календаре. И Новый год у неё – Старый, и Пасха празднуется не по астрономическим данным, а по древней ошибке… Не правда ли, знакомая картина?
«Лучше разойтись с Солнцем, чем сойтись с папой». Этот лозунг помешал православной церкви исправить ошибку, допущенную астрономами – советниками Юлия Цезаря. Теперь мы отмечаем Рождество на две недели позже, чем цивилизованный мир. И отстаём на 3 дня за 400 лет.
«Лучше разойтись с жизнью, чем сойтись с Москвой». Этот лозунг помешал народу Украины исправить ошибку, изготовленную 24 августа Верховным советом
[10]
. Теперь мы живём в эпохе феодализма, которую цивилизованный мир уже давно забыл. И отстаём на 400 лет за 3 дня.
Как по-Вашему, при каких обстоятельствах в военном деле наиболее массово применялся условный рефлекс?
Конечно, вся армейская дисциплина и муштра – это в первую очередь выработка условных рефлексов. Солдат думать не должен. Ибо убиение себе подобных – занятие, противоречащее всякому разуму и со здравыми мыслями не совместимое. Да и необходимость рисковать заодно собственной жизнью тоже без дрессировки не всякому приемлема.
Но эти рефлексы столь обычны, что если спросить о них, Вы бы обиделись – неужто Вас за дурака принимают? Так что вопрос о другом.
Когда в Берлине начались уличные бои, командование советской авиации немедленно запретило атаковать город – слишком велика опасность поразить своих. Но запрет продержался всего дня два.
Войска, штурмовавшие город, по-прежнему требовали поддержки с воздуха. Лётчики объясняли: в городе слоёный пирог, в одном доме могут быть на втором этаже ещё немцы, а на первом уже наши. Стрелять, а тем более бомбить в таких условиях невозможно – неведомо, в кого попадёшь.
И тогда кто-то (по слухам, сам хитроумный маршал Жуков) сказал: а разве вас просят бомбить? Просто летайте над городом, да пониже – пугайте немцев.
– Как же их напугаешь? – спросил командир лётчиков. – Немцы – народ умный, сразу поймут: стрелять мы не можем.
– Народ-то умный, – ответил командир пехоты, – да пуганый. Те немцы, что на фронте побывали, услышав мотор штурмовика, сразу прячутся по окопам да щелям. Им думать некогда: знают, чего от Ил’ов ждать. А дольше думать мы им не дадим – отчего в атаку не пойти, если немцы спрятались и не стреляют?
И штурмовики полетели. С пломбами на гашетках. Без боезапаса летать боязно – вдруг какой-то недобитый немец взлетит? Но и случайных выстрелов быть не должно: слишком много шансов зацепить своих.
С 25 апреля по 2 мая 1945 года непрерывно гудели над Берлином Ил-2 и Ил-10. И немцы от знакомого до боли звука прятались кто куда. Даже не думали, что сейчас на них сыплются снаряды полевых пушек, а не авиабомбы. Слишком глубоко в них вбили на фронте эти бомбы условный рефлекс. Оно и понятно: кто рефлекса не приобрёл, погиб задолго до Берлина.
Пожалуй, и в нас многовато рефлексов, вбитых недобрыми недавними временами. А вдруг какие-то из них нынче так же опасны? Подумайте…
Как по-Вашему, кто из французов сыграл самую важную роль в Битве за Англию?
Конечно, не в битве при Гастингсе в 1066-м, когда Вильгельм Незаконнорожденный, герцог Нормандии, разбил Гарольда Годвина и стал Вильгельмом Завоевателем, королём Англии – Нормандия в ту пору Францией была очень условно. И тем более не в битве, которую в 1803–05 годах планировал Наполеон: ведь она так и не состоялась, после Гастингса на английскую землю ни один враг не вступил. А в 1940–41-м, когда Гёринг пытался выбомбить Англию из войны.
День и ночь шли над проливами потоки «Junkers» и «Heinkel». Так много, что английские линкоры стреляли по ним из орудий главного калибра – 14–16 дюймов. Конечно, шансов попасть в самолёт даже в таком плотном строю никаких. И дистанционных взрывателей, в нужный момент разбивающих зенитный снаряд в тучу осколков, на снарядах бронебойных не было. Просто, пролетая через эскадрилью со сверхзвуковой скоростью, гнали они ударную волну такой силы, что она рвала полотняные обшивки тогдашних тихоходов, ломала алюминиевые каркасы…
Но слишком высоко шли немецкие бомбардировщики – даже линкорные снаряды долетали до них редко. И слишком много их было – линкоров на все пути полета не хватало. Так что основная тяжесть битвы легла на плечи лётчиков-истребителей. Хрупкие плечи: были эти летчики в большинстве непростительно молоды, британские ВВС начали разрастаться лишь с началом войны. И немногочисленные: авиация Британии до войны была почти вся разбросана по миру – по десяткам её колоний. Так что премьер-министр Черчилль не зря сказал о Битве за Англию: «Никогда ещё в истории человеческих конфликтов столь многие люди не были столь многим обязаны столь немногим». И слова эти до сих пор знает каждый британец.
Конечно, помогло новейшее изобретение – радиолокатор. По сигналам тогдашнего, ещё примитивного, радара командование могло нацелить на приближающиеся воздушные армии все наличные силы. Но сами эти силы были так ограничены…
Основной английский истребитель к началу войны – «Hurricane» («Ураган») безусловно превосходил, например, первые (1934 года) варианты поликарповского И-16. Но, как показали испытания полученной по лендлизу техники, ничуть не лучше последних (1939 года) модификаций того же И-16. А ведь немецкому «Messerschmitt» Bf-109, начиная с модификации Å 1938 года, любой вариант И-16 бесспорно уступал… Так что «Харрикейны» оказались практически не способны прорываться к бомбардировщикам сквозь строй истребителей сопровождения. А прорвавшись, мало что могли сделать – двухмоторные Ju-88 и He-111 развивали почти такую же скорость. Да и от пулемётов обычного винтовочного калибра, бывших на «Харрикейне», самолёты тех лет почти не страдали. Поставить же на эту машину пушки (у нас ставили) удавалось только ценой дальнейшей потери скорости – резервов у неё не было.
«Харрикейн» выпускали почти до конца войны. Фронт требует новые самолёты непрерывно. И остановить конвейер для смены одной техники другой – подвиг почти невозможный. Даже реактивные самолеты, неизмеримо более совершенные, в войну не удалось поставить на конвейер – хотя и серийные, во всем мире их делали штучно, в экспериментальных мастерских. Конечно, «Харрикейн» модернизировали, ставили на него всё более мощные моторы. Масса машины росла, манёвренность ухудшалась – а скорость росла куда медленнее необходимого. И плохо пришлось бы Англии, если бы «Харрикейн» был у неё истребителем единственным…
В 1910 году глава семьи, владеющей знаменитыми металлургическими и оружейными заводами в городе Крезо на Луаре – барон Рене Шнейдер – учредил специальный приз за рекордную скорость на гидросамолёте. Почему именно на гидросамолёте? Потому что в те времена они летали быстрее сухопутных. Сопротивление воздуха у поплавков не выше, чем у неубирающегося шасси. А садиться на воду можно с большей скоростью, чем на сушу. Так что площадь крыла может быть меньше. Значит, меньше сопротивление крыла – и выше возможная скорость.
