Как известно, поиск врага и жизнь в постоянном напряжении весьма выгодны всякой власти. Британские промышленники, давно уже занявшие ключевые позиции в структурах власти, намеревались воспользоваться всеми властными возможностями, чтобы предотвратить появление на континенте серьёзного конкурента. Все экономические предпосылки для войны были. Ружьё, висевшее на стене, не могло не выстрелить…
Довольно быстро выяснилось: за год изгнания «маленький капрал» не растерял военные навыки. Прежде всего, разумеется, тот, который полководцы революционной Франции успели за десятилетия противостояния всей Европе отточить до совершенства. Немыслимому численному превосходству противника можно было противопоставить только умение разделять его, и, добившись хотя бы временного перевеса, бить по частям. Генерал Бонапарт потому и стал императором, что применил эту технологию во внутриполитических битвах. В 1799-м году он расколол лидеров республики так, что без особого труда преодолел сопротивление каждого.
Вот и теперь Наполеон блистал тем же искусством. По непролазной осенней грязи его армии носились, как по учебному плацу. Войска вражеской коалиции не успевали соединиться и разлетались от французских ударов во все стороны. Изгнав с поля боя пруссаков под командованием фельдмаршала Гебхарда Леберехта Кристиан-Фридриховича фон Блюхера, император отрядил маршала Эмманюэля дё Груши преследовать отступающих и отправился на охоту за последним в этой кампании противником – британцами, которыми руководил Артур Гаррет-Коллич Уэлсли, первый – то есть удостоенный титула за собственные заслуги – герцог Веллингтон.
Встреча самой блистательной армии с самой упрямой состоялась близ бельгийского городка Ватерлоо. Веллингтон выбрал самую удобную для обороны позицию. В осенней грязи его войска, как всегда, держались до последней возможности – даже когда сопротивление выглядело совершенно безнадёжным. Чтобы прорвать британскую оборону, Наполеон бросил в бой последние резервы. Гром пушек даже сквозь туман разносился на десятки новомодных в ту пору – именно революцией введенных – километров.
Эту канонаду слышали Блюхер и Груши. Но выводы сделали разные.
Груши славился прежде всего дисциплиной. За всю свою военную карьеру он ни разу не оставил боевой приказ неисполненным хотя бы в самой мельчайшей подробности. Наполеон поручал ему труднейшие задания и был уверен в конечных результатах. За это и поднимал его по служебной лестнице. Высшее воинское звание Груши заслужил честно.
Блюхер же не зря слыл старым лисом. Приказы он, конечно, тоже исполнял, но так, что их авторы только диву давались. Вот и сейчас он исхитрился ночью оставить перед носом у Груши скромный арьергард – основные же силы увёл на выручку союзнику.
В авангарде Груши быстро почувствовали неладное. Слишком уж мало следов оставляла армия, за которой они гнались. А главное – слишком долго слышалась пальба у Ватерлоо. Если Веллингтон всё ещё не сломлен, не лучше ли прекратить преследование и помочь главным силам?
В конце концов генералы не выдержали – обратились к маршалу напрямую. Они не только сомневались в успехе своей погони, но и сознавали: если британцы пересилят, бить пруссаков будет незачем.
Понимал это и Груши. Наполеон имел из кого выбирать: его маршалы действительно были цветом армии. Но за всю свою карьеру Груши ни разу не ослушался приказа. А тут приказ был прям и недвусмыслен: гнаться за пруссаками, не дать им оправиться и перегруппироваться.
Военный совет, проведенный на марше, не изменил ничего. Армия Груши продолжала погоню за призраком Блюхера. И с каждым шагом удалялась от Ватерлоо. Так что помощи Наполеону не предвиделось.
Правда, в обычных обстоятельствах помощь бы и не потребовалась. Последние французские резервы уже почти прорвали британскую оборону. Наполеон был в двух шагах от победы. И в этот самый момент войска Блюхера вырвались на поле боя – и упали на антинаполеоновскую чашу весов.
Из всех маршалов Наполеон выбрал для погони того, кто не мог нарушить приказ ни при каких обстоятельствах. Нерушимая исполнительность и безынициативность Груши оказывалась необходимой десятки раз. Но рано или поздно не могла не обернуться катастрофой. Опираться можно только на то, что оказывает сопротивление. Великая империя рухнула, когда главной её опорой оказался человек без собственных решений, принимающий их по инерции, по давно известному и вроде бы апробированному образцу.
В этой ситуации сыграла роковую роль не только невозможность для маршала – как для человека военного – на свой страх и риск нарушить данный ему приказ. Конечно, с точки зрения военного это и в самом деле безумная идея. И, увы, она была достаточно безумна, чтобы оказаться верной.
Но важно ещё и то, что следовать букве инструкции, не вдумываясь в её дух, очень соблазнительно. В самом деле, особых духовных усилий для этого не требуется. А если случится что-нибудь непредвиденное (а тем более нежелательное), всегда можно свалить вину на тех, кто не предусмотрел соответствующий пункт в инструкции.
Хотя заранее ясно: никакая инструкция не может предусмотреть всего. Да и то, что в неё включено, ещё надо уметь применять!
НЕМЦЫ И ГОРЮЧЕЕ
Сами немцы также сделали выводы из опыта Первой Мировой, не только доказавшей превосходство нефти над углём, но и создавшей множество видов боевой техники, вовсе невозможных без жидкого топлива. Правда, немцы после проигранной войны, естественно, не могли обзавестись месторождениями нефти. Приходилось импортировать её у победителей – американцев и румын (те вовремя подключились к Антанте).
Но даже в США – с богатейшими запасами нефти и развитой добычей и переработкой – в конце 1930-х почти половина используемой энергии добывалась из угля. Что уж говорить о Германии, где уголь издавна был легкодоступен! Его доля в совокупном энергообеспечении страны составляла 9/10.
Кроме того, в Германии ещё в XIX веке сложилась мощнейшая химическая школа и на её основе – первоклассная химическая промышленность. Поэтому ещё до начала Первой Мировой войны немецкий химик Фридрих Хайнрихович Бергиус разработал химическую реакцию синтеза жидкого углеводородного топлива из угля и воды. Десятилетием позже немцы разработали ещё одну оригинальную методику. Но процесс Бергиуса оказался эффективнее, да и позволял получать авиационное топливо (в синтетический бензин, полученный по другим технологиям, приходится в качестве антидетонатора вводить значительную долю бензола, так что при низких температурах, характерных для полёта на значительной высоте, смесь расслаивается). Поэтому концерн ИГ Фарбениндустри
[43]
освоил именно процесс Бергиуса, за что Бергиус и президент концерна Карл Карлович Бош удостоились нобелевской премии по химии.
Ещё до прихода нацистов к власти правительство Германии серьёзно поддерживало – например, налоговыми льготами – синтез углеводородов. Но только нацисты, считающие новую мировую войну неизбежной, в полной мере оценили стратегическую перспективу синтетического топлива и разработали план развёртывания крупномасштабного производства. На протяжении всей войны половина боевых и гражданских потребностей Германии в жидком топливе покрывалась синтезом, тем не менее, на многих направлениях оставалась жизненно необходима натуральная нефть. Скажем, синтетическое авиатопливо оставалось заметно хуже прямогонного бензина, не говоря уж о крекинге. Поэтому Германия не только заключила долгосрочные соглашения (в 1940-м около трети потребления нефти Германией обеспечивал СССР, примерно 3/5 – Румыния, остальное покрывал импорт из Соединённых Штатов Америки через испанских посредников), но и вела военные операции с учётом наличия запасов нефти и нефтепродуктов. В частности, на завоёванных европейских землях эти запасы были громадны. Но этого мало. Адольф Алоизович Хитлер – стратег куда более высокого уровня, чем кто бы то ни было из его генералов – был совершенно уверен: ресурсная независимость Германии может быть построена только на украинском чернозёме и кавказской нефти. Цель его нападения на СССР – при всей очевидной идеологической ненависти к коммунизму – прежде всего экономическая. Не зря он любил повторять: «Мои генералы ничего не смыслят в экономических аспектах войны».
