Увы, наша наука была слишком тесно вписана в социалистическое хозяйство. Отраслевые институты и конструкторские бюро рухнули вместе с отраслями. Фундаментальные же исследования, финансируемые из централизованного бюджета, не пережили провал этого бюджета.
Сегодня значительная часть НИИ представляет собою железобетонные коробки с устаревшим оборудованием. Кадры, способные даже из такого оборудования выжимать значимые результаты, рассеялись – кто в челночную торговлю, кто в сферу обслуживания, кто (при очень большом везении) за рубеж.
Даже при наличии платёжеспособного спроса возродить нашу науку можно только при притоке свежих кадров. А система притока сломана.
Специализированные школы, попав в подчинение местных властей, превращаются в обычные ради экономии на учительских ставках, а то и просто закрываются: в советское время их строили на совесть и в самых соблазнительных местах, так что их стены и площадки под ними можно выгодно распродать.
Кстати, спортивные школы страдают по сходной причине: куда проще и выгоднее застроить футбольную площадку, окруженную парком, чем искать стройке место, менее разрушительное для воспитания детей.
Но раз уж спрос появился, он рано или поздно будет удовлетворён – или исчезнет вместе с теми, кто спрашивает. Современные технологии опираются на развитую науку столь плотно, что без её возрождения мы в скором будущем утратим надежду на какую бы то ни было роль в мировой экономике, кроме разве что роли сырьевого придатка. Конечно, и в этом качестве страна востребована. Но сопряжённые с ним недостатки слишком многочисленны и общеизвестны, чтобы здесь останавливаться на них подробно.
РЕСТАВРАЦИЯ РАДИ ПРОГРЕССА
Очевидно, наша задача – в кратчайшие сроки воссоздать систему спецшкол, основанную на опыте, накопленном в советское время. И позиционировать их надо именно как школы нобелевского резерва. Это значит – не только повышать их собственный престиж, но параллельно формировать и систему полноценных научных учреждений, способных не просто принять пополнение, но и эффективно его использовать, не допуская вырождения, знакомого по всё тем же советским временам. Платёжеспособный спрос на научные результаты – неплохая страховка от пассивности, но далеко не достаточная: нужны ещё и многие организационные меры, давно известные специалистам.
Впрочем, эти меры в основном лежат за пределами компетенции собственно учебных заведений. В них мы должны прежде всего возродить системность образования, почти непоправимо загубленную нынешними новациями вроде ЕГЭ в средней школе и Болонского процесса в высшей. Должны изыскать способы привлечения к образованию – и среднему, и высшему – творческих людей, да ещё и придумать способы компенсации неизбежных недостатков (с точки зрения канонической педагогики) таких людей. Должны, наконец, добиться, чтобы общество в целом вновь прониклось ощущением ценности знания в целом и систематического методичного мышления в частности.
Решение всех этих задач требует, разумеется, немалых сил и средств. Но прежде всего нужна чёткая сознательная воля. Будет понимание необходимости радикальной реконструкции школы, будет твёрдое решение довести реконструкцию до значимого осмысленного результата – найдутся и силы, и средства, и методы их эффективного применения.
А задача завоевания нобелевских медалей – вовсе не утопия. Это прежде всего чёткая организационная цель, способная принести нашему научному образованию такой же прогресс, какой принесла в своё время спортивному образованию задача завоевания медалей олимпийских. Причём завоевание олимпийских спортивных наград – в первую очередь борьба за престиж страны, тогда как завоевание научных высот – вопрос выживания страны, вопрос места русского народа как государствообразующего.
Конечно, найдутся скептики, заявляющие: сейчас это невозможно. Но появился же сперва в Иркутске, а на днях и в Москве Экспериментарий – музей занимательной науки, творчески развивающий классическую отечественную традицию, заложенную ещё Яковом Исидоровичем Перельманом в Дом Занимательной Науки, открытый в 1935-м году в Ленинграде.
В методический совет ДЗН во главе с Перельманом вошли также академики Дмитрий Сергеевич Рождественский, Александр Евгеньевич Ферсман, Абрам Фёдорович Иоффе и Николай Иванович Вавилов, профессор-оптик Марк Леонидович Вейнгеров, астрономы Василий Иосифович Прянишников и Герман Герасимович Ленгауэр, физики Э. П. Халфин
[116]
и Матвей Петрович Бронштейн, писатель и лингвист Лев Васильевич Успенский. Во многом благодаря их гражданской позиции дом успешно работал до самой войны и дал дорогу в науку многим тысячам и десяткам тысяч вчерашних школьников.
Мы начали борьбу в информационном пространстве с инициативы возрождения этой традиции. Сейчас, когда нашлись люди, способные действовать в этом русле, необходимо делать следующие шаги, вытекающие из достигнутого.
Школа нобелевского резерва – разумеется, не единственное звено цепочки популяризации науки и поднятия её эффективности. Нужны и многие другие.
Но вспомним: экспозиция ленинградского ДЗН строилась на строгой научной основе и в соответствии со школьными программами. Поэтому всё-таки школа – исходный пункт всего маршрута к возрождению российской научной традиции. Начать надо со школы. И это главное стратегическое направление.
КАК ИЗМЕНИТЬ МИР?
Недавно ушедший от нас Стив Джобс (Стивен Абдулфаттахович Джандали) – личность несомненно выдающаяся. Он покорил сердца миллионов – но как это получилось, до сих пор теми же миллионами не понято.
Фирма Apple, созданная им совместно с парой старых друзей, прославлена изобилием изобретений. Но по этой части ей далеко до легендарной лаборатории Менло Парк. Не только её создатель – несомненно великий изобретатель Томас Алва Сэмюэл-Огденович Эдисон, но и едва ли не все сотрудники постоянно создавали нечто новое. Эппл же в расчёте на одного сотрудника вовсе не так уж креативна. Даже если не брать в расчёт тех, кто занимался непосредственным конструированием и серийным производством – всё равно Джобсу до Эдисона далеко.
Более того, Эдисон зачастую открывал новые направления – вроде, например, первой системы звукозаписи, пригодной к практическому применению. Джобс скорее совершенствовал существующее. Созданный им персональный компьютер Apple II – вовсе не первый в мире, хотя и первый действительно массовый. Проигрыватель iPod и телефон iPhone содержали только технические возможности, уже опробованные во многих иных конструкциях.
Правда, Джобс заработал куда больше Эдисона. Даже со всеми поправками на инфляцию. Состояние Эдисона составляло едва ли сотую долю состояния богатейшего человека его времени. Состояние Джобса – примерно десятую.
Но если бы Джобс решил пойти по пути заработка – он со своим даром провидения и несомненным деловым чутьём скорее всего превзошёл бы и своего коллегу Билла (Уильяма Хенри Третьего) Гейтса, и профессионального финансиста Уоррена Эдуарда Ховардовича Баффета. Потому что лучше Гейтса чувствовал потребности людей и лучше Баффета – направление движения рынка. Более того, он обычно сам создавал это направление. Те же iPod и iPhone стали первыми массовыми изделиями в своих секторах, хотя сами эти сектора пытались прощупать уже многие. Джобс влиял на сами настроения людей. И мог бы воспользоваться наработками Джорджа Сороса. Тот стал великим – хотя и далеко не столь благородным, как Баффет – финансистом как раз благодаря теории учёта психологии субъектов рынка и возможностей влияния на неё. Наверное, Джобс мог играть не только с долгосрочными вложениями, как Баффет, но и с фондовым рынком, как Сорос.
