Заметим: российское рассеяние — в отличие от еврейского или армянского — порождено в основном внутренними причинами, а не внешними обстоятельствами. Если, конечно, не считать внешним обстоятельством подорожание нефти. Оно для нас всегда — что в 1973-м, что в 2000-х — в первую очередь оборачивается параличом реформ, поощряет головотяпство (и только через несколько лет руководители страны начинают задумываться: можно ли распорядиться нежданными доходами разумнее проедания). Не удивительно, что умные и деятельные не находят себе места в обстановке массового разгильдяйства. И уезжают — благо при таких личных качествах могут найти себе дело повсюду. Русскоязычные общины и в Европе, и за океаном растут и процветают. А Россия теряет и богатство генофонда, и громадный опыт. Если так пойдёт дальше (и если будет забыт уже накопленный — хотя пока и довольно скромный — опыт полезного внутреннего использования внешних доходов), то внутри наших границ останется только форма. А содержание — русская культура, русский народ — окажется далеко за пределами страны.
Правда, форма пока держится. Мы — в отличие от средневековой Армении, но подобно современному Израилю — ещё можем защитить свои границы. Но — в отличие от Израиля — уже не всегда можем своими силами поддержать внутри этих границ если не благополучие, то хотя бы стабильность.
Периметр
Впрочем, формально на наши границы сегодня никто не посягает: даже откровенно враждебные правители Украины и Грузии формально посягали только на доставшуюся им при разделе СССР часть людей, считающих единую страну более близкой для себя, нежели её мелкий осколок. Но фактических угроз более чем достаточно: всевозможная контрабанда, включая импорт и транзит наркотиков; нелегальные мигранты, далеко не всегда полезные для нашего хозяйства; ползучая инфильтрация вроде той, какая недавно привела к отторжению Косовского края от Сербии…
Не удивительно, что затраты на охрану периметра не убывают. Более того, немалая его часть не досталась нам в наследство от былого Союза, а проходит по начертанным тогда линиям — не государственных граница, а всего лишь административных условностей. Сейчас их надо обустраивать заново, с нуля. Это несравненно дороже повседневных расходов на содержание.
Не отстаивать свою территорию государство может, разве что смирясь с неизбежной гибелью. Но и чрезмерные затраты на самооборону пагубны.
Диких обезьян ловят просто. В сосуд с узким горлышком — например, тыкву, выдолбленную через небольшое отверстие — кладут приманку. Обезьяна хватает её — но кулак, в отличие от выпрямленной ладони, в отверстие не проходит. Разжать руку не позволяет жадность. Обезьяна остаётся прикована к сосуду — и пришедший охотник легко хватает её голыми руками, не повреждая.
В подобной же ловушке оказалась не одна империя. Ибо покидать владения тоже рискованно: отступающего преследуют. Крах Римской империи начался не в тот момент, когда германское племя вандалов захватило и разгромило вечный город, а добрым веком ранее — когда могучие легионы ушли с завоёванных грозным императором Траяном земель Дакии (нынешняя Румыния).
Казалось бы, больший периметр отстаивать легче. Ведь площадь страны при прочих равных условиях растёт пропорционально квадрату её периметра. То есть на каждую единицу его длины приходится всё больше земель и ресурсов, способных поддерживать его прочность.
Увы, давление на периметр также пропорционально растёт. Именно потому, что растёт охваченная им площадь, лакомая для соседей. Тот же Рим тем чаще отражал нашествия варваров, чем больше скапливалось в нём земли и золота.
Между тем, чтобы площадь эта действительно приносила плоды, достаточные для поддержания периметра, в неё надо сначала вкладывать усилия, пропорциональные самой площади — то есть опять же квадрату периметра. Пассионарность приносит государству сперва хлопоты — и лишь потом плоды.
Более того, чем выше развитие общества, чем сложнее технологии — тем дольше возделывается первый урожай. В римские времена завоёванная земля уже через пару лет приносила щедрый хлеб. Полезные ископаемые ищутся годами. А современный город, пронизанный эффективной инфраструктурой, насыщенный сложными производствами, предоставляющий своим жителям разнообразный комфорт и сервис, вырастает за десятилетия, а то и за века.
Итак, налицо противоречие между площадью и периметром страны. Правда, не антагонистическое. Но требующее для своего разрешения всего ассортимента диалектических и политических искусств.
Союз против унификации
Мощным средством примирения периметра с площадью издавна остаётся федерализация страны. Если каждый регион не только вправе, но и вынужден самостоятельно изыскивать немалую часть средств к существованию, можно не сомневаться: местная власть приложит к этому поиску все усилия. Вдобавок эта власть рассматривает местные условия с меньшего расстояния и поэтому видит в них больше возможностей, чем центральная.
Поддержка из центра при этом не исключается, а зачастую жизненно необходима. Хотя бы потому, что для освоения ресурсов зачастую нужны затраты, намного превосходящие местные возможности. Да и сам центр заинтересован в том, чтобы регионы нуждались в нём — иначе, того и гляди, начнут подумывать о полной самостоятельности, а то и политической независимости.
Балансировка интересов центра и регионов — задача сложная и неоднозначная. Отцы-основатели США — министр финансов первого федерального правительства Александр Хэмилтон (чей портрет запечатлён на купюре в $10), отслуживший два срока президент Джеймс Мэдисон ($5000) и член Верховного суда Джон Джей — при формировании конституции государства, где впоследствии заняли эти посты, написали громадный цикл статей «Федералист». Там они обосновали оптимальное — для тамошних и тогдашних условий — распределение прав и обязанностей по разным уровням государственного управления. Сочинённый ими том доселе остаётся образцом методики поиска наилучшего устройства конкретных федераций.
Увы, устройство Российской Федерации пока далеко от идеала. При возникновении государства были чудовищно сильны центробежные тенденции. Россия могла развалиться вслед за Союзом. Предотвратить такой катастрофический ход событий удалось, только закрыв глаза на многие проявления безудержного сепаратизма, да ещё и подкармливая многие особо вольные регионы из сравнительно скромных ресурсов других регионов — доноров.
Увы, когда угроза распада миновала, привычный для нашей страны политический маятник не остановился в равновесном положении, а полетел в противоположную сторону — снова к унитарности. Ведь наши власти — и федеральные, и многие региональные — так боятся одной крайности, что сами рвутся в другую. Так в сталинские времена из страха перед внешними врагами и внутренними распрями, уже выказавшими свою мощь в Гражданской войне, готовы были выкосить сотни здоровых колосьев, чтобы задеть хоть один сорняк.
Фактически мы просто бежали от страха — недавнего страха перед распадом. А ведь чтобы предотвратить распад, административных мер мало. Как известно из науки стратегии, единство страны сохраняется до тех пор, пока связи её регионов растут быстрее, чем хозяйство каждого региона по отдельности. Но экономическая интеграция может опираться только на разделение труда — значит, на рост своеобразия партнёров. Нынче же у нас федеральная власть боится разнообразия как огня. Поэтому поддерживает лишь один канал внутренней взаимосвязи — общую трубу. Центр просто раздаёт регионам пачки нефтедолларов. А взамен требует не развития, а только унификации.
