Причина ясна. Как отмечает, в частности, тот же Янов, взаимоотношения с Германией после второй мировой войны, в отличие от первой, далеко не исчерпывались заключением мира.
Дело не в военной оккупации. И после Версаля была оккупирована значительная (и важнейшая в экономическом отношении) часть Германии — Рурская область. Это породило лишь гиперинфляцию и (неизбежное её следствие) всеобщее озлобление.
Дело не в расчленении страны. Версальское отторжение Саарской области всего лишь дало лишний лозунг реваншистам. А возвращение в Польшу земель, добытых при её разделе в XVIII веке, стимулировало вражду и стало поводом для начала второй мировой.
Важны были действия куда менее конфронтационные. Настолько, что их аналоги ныне наблюдаются во взаимоотношениях развитого мира с Россией.
Массированная экономическая помощь. Тогда — напрямую из США по плану генерала Маршалла. Сейчас — в основном от международных финансовых организаций, где основную роль играют те же США.
Ликвидация опасной вооружённой мощи. Тогда — прямой военной силой, сейчас — экономическим удушением. Впрочем, этот ход как раз опасен. Плавное сокращение боеспособности может обернуться желанием использовать всё, что ещё осталось, пока осталось.
Поддержка демократически ориентированных политиков. Как постоянно пребывающих в стране, так и эмигрантов.
Пропаганда преимуществ демократического устройства общества. Силами и собственных, и местных средств массовой информации.
Но одного тогдашнего принципиального шага сегодня явно не хватает.
Нацистская экспансия началась с двух переходов через горы. Захват Судетской области состоялся, впрочем, с явно выраженного в Мюнхене согласия тогдашних великих держав. Хотя и Англия, и Франция относились к Гитлеру без малейших признаков любви. Но воевать ради территориальной целостности Чехословакии не пожелали.
Так же как не пожелали защитить независимость альпийской республики. Тут, правда, ограничились молчаливым непротивлением злу. Да и стоило ли вмешиваться? Чехословакия хотя бы протестовала. Австрия же в немалой своей части даже приветствовала аншлюс («подключение»).
Это и неудивительно. Австрийцы всегда были частью немецкого народа, и лишь превратности истории XIX века помешали воссоединению Германии вокруг Вены. Собственно, и сегодня разве что коммунистическая партия Австрии решилась однозначно утверждать: «Австрийцы — не немцы».
Соответственно и послевоенное устроение судьбы Австрии потребовало времени куда большего, нежели любого другого участника мировой катастрофы. Лишь в 1955-м нашлось решение.
Австрия стала нейтральным государством.
Причём — чуть ли не впервые в мировой истории — нейтралитет был установлен без предварительно явно выраженного желания самой страны, а лишь по усмотрению гарантов нейтралитета. Хотя формально всё уладили. Парламент Австрии принял Конституционный закон о нейтралитете 26-го октября 1955-го — на следующий день после вывода оккупационных войск, когда оснований объявлять нейтралитет следствием вооружённого насилия вроде бы уже не было. Даже при том, что принять такой закон прямо предписал Государственный договор от 15-го мая 1955-го года между членами антигитлеровской коалиции — СССР, США, Англией, Францией — и вновь формируемой Австрией. А без этого договора вывод войск был бы невозможен.
А что касается аншлюса — договор прямо запретил вступление Австрии в какие бы то ни было политические или экономические союзы с Германией. Это, правда, в дальнейшем осложнило вступление Австрии в Европейский Союз. Но требовать от политиков столь далёкого предвидения уже чрезмерно. Зато надежду на новое объединение всех германоязычных — необходимую предпосылку разрастания нацистской империи — похоронили вполне надёжно. Что немало способствовало развитию Германии в наиболее желательном для победителей направлении.
Кстати, включение Австрии в какой-либо из тогдашних политических союзов — хоть НАТО, хоть ОВД — повлияло бы на Германию куда хуже. Оно бы рассматривалось как естественное для победителей желание поживиться за счёт побеждённых. Тогда как подчёркнутая изоляция Австрии от победивших военных структур была неоспоримым свидетельством стремления этих структур не к наживе, а к справедливости.
СССР, чьим преемником считается нынешняя Россия, также имел свой аншлюс. Вскоре по завершении второй мировой войны сложилась советская империя — в неё вошли страны Восточной Европы.
В отличие от Германии — и в соответствии с собственной идеологией — СССР выбрал предмет аншлюса не по этническим признакам. Польша и Венгрия, ГДР и Румыния даже в ходе бурной европейской истории никогда не сливались настолько тесно, чтобы можно был всерьёз говорить об их культурной общности. Соответственно и интеграция не дошла до стадии формально единого государства. Хотя неформальное единство сдерживалось разве что привычкой к российской самоизоляции — даже вполне советизированные соседи считались идеологически сомнительными.
Зато советский аншлюс, как и германский, был со стороны поглощаемых в значительной степени добровольным. Этническую близость с успехом заменили обещания светлого будущего, которым в ту пору верили даже сами обещающие. Так что реального сопротивления советизации не было. Это доказывает судьба тех мест, где аншлюс встречал хоть малейший намёк на препятствия. Восточная Австрия, Финляндия, Югославия так и остались независимы. Добычи и без них хватало.
Независимо от различий в идеологическом обосновании своего существования, советская и германская империи были внутренне устроены одинаково тоталитарно. Для искоренения психологических и организационных последствий этого тоталитаризма естественно было бы применить сходные механизмы. Разумеется, с поправками на то, что СССР разбит на полях не военных, а экономических сражений. Посему и капитуляция его далеко не столь безоговорочна, и действовать победителям надлежит несколько изящнее.
В значительной степени это уже осознано. Как отмечалось выше, демократический Запад применяет к России — считая её правопреемником СССР не только в позитивных, но и (даже, пожалуй, в большей степени) в негативных аспектах — методы воздействия почти те же, что и к послевоенной Германии. Разве что чуточку деликатнее, не столь откровенно предписывая побеждённым конкретные шаги.
Хотя в некоторых отношениях, пожалуй, даже более жёстко. В частности, Запад считает частями советской империи не только страны Восточной Европы, но и республики былого Союза. И активно добивается их изоляции от России. Игнорирует реальную общность, сложившуюся за сотни лет совместного развития полутора сотен (а не пятнадцати!) народов. Поощряет отчуждение между титульными нациями и меньшинствами. И в конечном счёте стимулирует превращение естественного стремления к восстановлению былой общности в реваншизм. Который, единожды родившись, вряд ли успокоится на границах СССР 1938-го и даже 1945-го года.
Способствует реваншистским настроениям и ускоренное поглощение осколков Варшавского договора бесспорно военной (а не сугубо политической) Организацией Североатлантического Договора. При этом чиновники НАТО, правда, ссылаются на желание самих этих стран. Но, между прочим, и вступление в Варшавский договор было ничуть не менее добровольным. А скоропостижность заявления о желании отправиться в НАТО, к примеру, Болгарии выглядит вообще странно — по крайней мере, среди лозунгов недавней политической борьбы, приведшей к смене правительства, вопрос о НАТО не фигурировал вовсе.
