Береговые и морские 152-мм установки Кане должны были быть одинаковыми, но вышли разными. Особенно различались их станки. Основным же различием в орудиях был способ заряжания: у береговых — унитарным патроном, а у морских — раздельно-гильзовое. Кстати, и у моряков первоначально было унитарное заряжание. Кроме того. Военное ведомство производило снаряды собственной конструкции, а Морское ведомство — свои снаряды. Однако эти снаряды были взаимозаменяемыми у обеих пушек, хотя и нуждались в различных Таблицах стрельбы.
152/45-мм пушка Кане на береговом лафете.
К 1 июля 1906 г. в Севастопольской крепости по табелю должно было состоять шестнадцать 152/45-мм пушек Кане, а фактически имелось 6, и еще 6 предполагалось передать из Особого запаса. С января 1908 г. по 1 июля 1914 г. в крепости состояли двадцать две 152/45-мм пушки. С началом войны началось их разбазаривание. Первые две пушки убыли в конце 1914 г. В первой половине 1915 г, шесть пушек убыло в Одессу и четыре в Ковно. В первой половине 1916 г. восемь 152/45-мм пушек убыло из Севастопольской крепости на формирование «батарей особого назначения».
Первые восемь 120/50-мм пушек производства Обуховского завода прибыли в Севастополь в первой половине 1913 г. Конструктивно они были близки к морским 120/50-мм пушкам, совпадали и их баллистические данные. Во второй половине 1916 г. из Севастопольского порта в крепостную артиллерию были переданы 4 корабельные 120/50-мм пушки.
Таким образом, Севастополь с 1885 г. был одной из сильнейших береговых крепостей России, уступая лишь Кронштадту и, в отдельные временные периоды Порт-Артуру и Владивостоку.
Глава 6.
СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ КРЕПОСТЬ В ВОЙНЕ И РЕВОЛЮЦИИ
28 июня 1914 г. в Сараево гимназист Гаврила Принцип выпустил из револьвера семь пуль в наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу. Поначалу сей теракт не вызвал особого интереса ни в мире, ни в самой Австро-Венгерской империи. Помните, у Швейка: «Семь пулек, как в Сараево». Родственникам императора Франца Иосифа I крупно не везло. Его сын Рудольф застрелился, брат Максимилиан поехал в Мексику, чтобы стать местным императором, но его расстреляли туземцы. Жену Франца Елизавету проткнул напильником итальянский анархист Люкени.
Почти семь недель после убийства Фердинанда не только обыватели, но и большинство политиков Европы были уверены, что никакой войны не будет.
Прозорливей всех оказались младотурки, находившиеся у власти в Стамбуле. Учуяв запах жареного, турецкие руководители заметались по Европе. В конце июня Энвер-паша отправился в Берлин, а Джемаль-паша — в Париж. Вопрос у пашей был один — сколько дадут за участие Турции в войне? Программа-минимум — греческие острова в Эгейском море и часть Болгарии. В программе-максимум упоминался и Кавказ. Для начала Каре, Ардаган, Батум и далее… везде. Вариант, что туркам за вступление в войну могут дать по шее, и причем очень больно, паши просто не рассматривали.
В Париже Джемаля-пашу встретили торжественно. Дали орден Почетного Легиона, а ни Фракии, ни Имброса, ни Хиоса, ни Лемноса, ни даже Лесбоса не дали. По сему поводу Джемаль-паша убыл в Стамбул чрезвычайно расстроенным.
Зато Энверу-паше в Берлине крайне повезло — немцы предложили подписать секретную конвенцию.
Одним из результатов этой конвенции стал прорыв в Константинополь двух германских крейсеров, ранее базировавшихся на Средиземном море.
Водоизмещение линейного крейсера «Гебен» составляло 25 400 т, скорость хода 28 узлов, вооружение: десять 280/50-мм, двенадцать 150/45-мм и двенадцать 88/45-мм пушек и четыре торпедных аппарата. Водоизмещение «Бреслау» 5600 т, скорость хода 28 узлов, вооружение: двенадцать 105/45-мм пушек и два торпедных аппарата. По скорости они почти не уступали новейшим русским эсминцам типа «Гневный», но значительно превосходили их своей артиллерией. Таким образом, всего 2 немецких корабля, прорвавшихся в Черное море, радикально меняли соотношение сил в пользу Турции.
Оба корабля немцы продали Турции. Естественно, эта продажа была фикцией. На крейсерах были подняты турецкие флаги, немецкие офицеры сменили форменные фуражки на фески. Разумеется, крейсера были переименованы. «Гебен» стал «Грозным султаном Селимом» («Явуз Султан Селим»), а «Бреслау» — «Мидилли». В 1920-х годах кемалисты еще раз переименовали «Гебен» в «Явуз», то есть просто «Грозный». Немецкий контр-адмирал Сушон был назначен командующим всем турецким флотом.
Немцы интенсивно готовили турецкий флот к нападению на Россию. Но нельзя возлагать ответственность за вероломное нападение лишь на немецких «советников». Еще в начале 1914 г. в Морском штабе Османской империи разрабатывались варианты внезапного нападения на русский флот. Фрегат-капитан Али Риза-бей предложил устроить атаку миноносцев на Севастополь так же, как японцы атаковали русскую эскадру в Порт-Артуре. После же уничтожения или повреждения русских броненосцев в Севастополе лихие вояки планировали высадить десант в районе Одессы. Таким образом, если Сушону и К° приходилось давить на седобородых чиновников во главе с великим визирем, подталкивая их к войне, то наглых молодцов из Морского штаба типа Али Риза-бея или Рыза Шанирбея, наоборот, приходилось окорачивать. Немцы объясняли последним, что морской десант в Одессе — это бред; минная атака на Севастополь будет самоубийством, зато можно использовать миноносцы в Одессе.
Военные приготовления турок и немцев не были тайной для русского начальства. Сотрудники посольства за несколько лет создали широкую сеть осведомителей среди военного и гражданского руководства Турции. В саду русского посольства была мощная радиостанция, с помощью которой не только поддерживалась бесперебойная связь с Севастополем, но и осуществлялся радиоперехват турецких, германских и иных радиостанций. В русском посольстве читали все радиотелеграммы германского посольства и наиболее ценные выдержки из них отправляли в Министерство иностранных дел Сазонову, причем посол Вагенгейм в донесениях именовался «Павловым», а германское посольство — «отсюда». Вот, к примеру, 27 сентября русский посол Гире передает в Петербург расшифрованный текст сообщения германского посла: «Накануне Эниер сказал, что по приказанию султана флот выйдет в Черное море 30 сентября, причем просил хранить это в строгой тайне. Эивер считает высадку в Одессе возможною только в случае уничтожения русского флота». На следующий день Гире опять предупреждает Сазонова: «Отсюда» телеграфируют 29 сентября: «Из беседы с Энвером и Талаатом, от коих ныне вес зависит в Турции, выяснилось, что они имеют твердое желание приступить к военным действиям и считают настоящую минуту для этого подходящей».
А вот уже и сам Гире пишет 22 сентября Сазонову: «Объявление всеобщей мобилизации и связанное с нею. обращение всей страны в военный лагерь привели к подчинению гражданских властей военным, к преобладающему влиянию воинственной партии с Энвером-па-шою во главе, назначенным генералиссимусом армии и флота и фактически захватившим в свои руки все управление страною… В Турцию стали направляться крупными партиями германские офицеры и нижние чины, приходить целые транспорты оружия, военных припасов и даже денег… по моему мнению, война неизбежна».
