Я в это время выполнял то, что должен был бы выполнять человек священнического сана, получивший в дополнение приказ старшего лейтенанта. То есть я подсчитывал не боевые, хотя, может быть, и чуть-чуть боевые, потери и осматривал раненых, пытаясь по мере сил оказать им необходимую помощь. Но солдаты, как могли и кто мог, оказывали помощь друг другу. Здесь у них выучка и взаимопомощь отработаны почти до совершенства, и никто им не подсказывал, никто не подгонял – делали то, что делать необходимо. Кто оказался боеспособным, сразу и без приказа со стороны к выходу направились, и их действиями уже старший лейтенант распоряжался. Из относительно здоровых на борту вертолета остались только я сам, старший лейтенант Воронцов, капитан-пограничник, лейтенант-пограничник и жена капитана-пограничника, но она, понятно, была небоеспособна по двум естественным причинам – по принадлежности к женскому полу и по издержкам, как я считаю, особенностей женского организма, то есть по способности быть время от времени беременной. Из двоих конвойных, что везли скованных наручниками трех, матерь их, контрабандистов, более-менее «ходячим больным» остался только один конвойный, которому разорвало пробившим суком сосны мышцы плеча, один из контрабандистов оказался раненым более серьезно, двое погибли.
– Что мы имеем, отец Валентин? – спросил Воронцов, когда я вернулся к нему после осмотра. – Мне бы еще хоть пять человек на противоположный склон послать.
– Всех боеспособных солдат вы уже задействовали, – тихо сказал я. – Есть один с разбитой головой, рана не опасная, но кожа на лбу сильно рассечена в нескольких местах и постоянно кровоточит, заливает глаза. Череп, с Божьей помощью, уцелел… Можете меня с лейтенантом отправить, поскольку капитан, как я слышал, тоже контужен.
– Понял… – старший лейтенант недовольно «цыкнул», но не предложил мне вооружиться автоматом и перейти под командование лейтенанта-пограничника. – Экипаж…
– Все предстали перед Высшим Судией… Будем надеяться, что они успели покаяться… – голос мой был смирен и полон высшими помыслами. – Всем нам когда-то это предстоит, и необходимо успеть, пока…
– Пока… Пока будем спускать раненых, – перебил старший лейтенант мою начавшуюся было нравоучительную речь. – Соболенко!
Лейтенант-пограничник, которого позвали, как раз вернулся с охапкой брезентовых ремней, которыми обычно, наверное, крепили груз в вертолете. Часть ремней была уже скреплена в виде прочной сетки, которой накрывали малогабаритный груз, уложенный стопками, чтобы стопки не рассыпались при маневрах вертолета. Развернув одну такую сетку, лейтенант Соболенко продемонстрировал готовый гамак, в который вполне можно с удобствами уложить раненого.
– А нам есть куда их спускать? – поинтересовался я неназойливо и выглянул из люка.
Склон был слишком крутым, чтобы гулять по нему даже здоровым людям. Но ползком перебраться куда-то с открытого места к камням все же можно было. И можно было даже переносить раненых.
– Давайте, работаем, отец Валентин, с лейтенантом Соболенко – спускайтесь, будете принимать раненых там, мы с капитаном будем их спускать… Соболенко, возьми с собой автомат. У солдат возьми, мало ли… Капитан, пока они спускаются, сходи в кабину пилотов, проверь, что там со связью. Надо сообщение на базу отправить. И о банде данные передать. Разберешься?
– Не знаю…
– Моего радиста возьми, – кивнул старший лейтенант в сторону стоящего неподалеку младшего сержанта, который разговор слышал. – У него обе руки, кажется, сломаны, но он подскажет, что включить и в какую сторону.
Капитан ушел вместе с радистом, который уже оказался рядом, готовый выполнить приказ, но держал обе руки перед собой, чтобы, не приведи Господи, не задеть ими какую-то преграду. Лейтенант шагнул в сторону к солдатам, перевязывавшим один другого, и взял, не спросив разрешения, два автомата, поскольку собственного оружия не имел. Я, не думая долго и тоже вежливого разрешения не спрашивая, сразу перехватил один из них.
– Стрелять умеете, батюшка? – поинтересовался Соболенко.
– Я, добрый брат мой, до семинарии в армии служил. Приходилось и пострелять. На стрельбище, конечно… Не в людей, понятно… Но если доведется за единоверцев встать, не оплошаю, не сомневайся.
– Мне пока тоже только на стрельбище… – без стеснения и даже с каким-то волнительным ожесточением, словно ему не терпелось применить оружие в настоящем бою, признался лейтенант Соболенко, взял мой автомат за приклад и кивнул:
– Прыгайте на ствол, по нему спуститься не сложно. Оружие я сброшу.
Спуститься, как казалось со стороны, и в самом деле не слишком сложно. Я только рясу за пояс заткнул, чтобы не мешала, перекрестился, приноровился и прыгнул, не мучая себя сомнениями. Влетел так, словно на мотоцикле в столб, и даже лбом слегка впечатался. Слава Господу, не слишком сильно. В ствол, матерь его, обеими руками и обеими ногами вцепился, и показалось, что сейчас непременно сорвусь, как ворона крыльями, взмахну руками, но полететь не сумею ни в одну сторону, кроме единственной. Но все же удержался. Вот верхолазом, скажу честно, я никогда не был. У меня даже на церковной колокольне, когда нас, семинаристов, основам церковного звона обучали, голова кружилась. Признаюсь без стыда, страшно стало, хотя высота здесь, в сравнении с колокольней, никакая, и холодный пот по спине стал ниже стекать, за брючный ремень. Хотелось держаться вот так, пока силы есть, до судороги в мышцах, и не шевелиться от боязни свалиться и по склону скатиться. Но я дыхание перевел, посмотрел через плечо, а из вертолетного люка на меня уже не только старший лейтенант Воронцов с лейтенантом Соболенко смотрят, но еще и солдаты. С надеждой смотрят, ждут, чтобы я им пример подал. Они же раненые, и дело священника их словом и примером поддерживать. И пусть я священник не настоящий, поддержать парней, от которых во многом и моя жизнь тоже зависела, хотелось. И именно своим примером в первую очередь. И я сначала пошевелился, ища одной ногой опору, нашел, потом второй ногой стал другую опору искать. Ветка под моей ногой чуть-чуть затрещала, но выдержала. А когда я вес тела распределил, и трещать перестала. И я начал спускаться. На землю спрыгнул так, чтобы плечом о ствол опереться и не упасть. Получилось. И после этого я себя зауважал, сам себе непревзойденно ловким и храбрым показался.
– Автомат! – потребовал я твердо и с ощущением собственной геройской позиции.
Мне сбросили автомат, и я поймал его так, что любой киногерой любого классического вестерна мог бы мне позавидовать. Впрочем, в вестернах ловят, кажется, «кольты» и «винчестеры», но сути это не меняет…
– Пулеметчиков поддержите… – сверху скомандовал Воронцов. – Можете весь рожок выпустить. Короткими очередями. Они покажут, куда стрелять…
– Куда или в кого? – переспросил я, уже готовый в бой вступить.
– Куда… – хохотнул старший лейтенант. – Только – куда… В кого, вам видно не будет, как и им самим. Только направление. Шумовой эффект, отвлечение внимания. Я подкорректирую.
Я понял, что он отдавал за команды, когда я еще на дереве висел. Я слышал их, но внимания не обращал, потому что этот спуск мне, честно говоря, нелегко дался.
