Посылка крейсера в море была экстренная, и никто в Николаеве не знал его назначения.
Капитан вызвал механика.
— Готова ли машина? — спросил он, когда механик явился к нему на мостик.
— Все исправно.
— Сколько у вас пару и оборотов?
— Как было приказано при уходе с Одесского рейда — 55 фунтов и 85 оборотов.
— Прошу вас идти этим ходом все время. Машину мы должны будем остановить только в Буюк-дере, на полчаса, и затем уже на Тулонском рейде, конечно, если не будет чего-нибудь непредвиденного.
Механик поклонился и ушел, вздыхая о предстоявшем беспокойном переходе. Он отлично знал, что малейшее уменьшение оборотов и падение пара вызовут со стороны капитана вопрос: «А почему-с?» Этот короткий вопрос, разумеется, к добру не приведет,
В 7 часов вечера по заведенному судовому порядку в кают-компании ужинали и пили чай. Офицеры были веселы и довольны разрешением загадки и неожиданно выпавшим на их долю заграничным плаванием. На одном конце длинного стола шли разговоры по поводу предстоящего похода и обсуждались причины такой секретной отправки крейсера из Николаева.
— Не могу понять, что за цель делать из подобной посылки в Тулон какую-то тайну. Ведь все равно через два-три дня в Николаеве узнают, куда мы идем, — говорил мичман Федоров, более всех обеспокоенный неизвестностью во время вооружения крейсера.
— Точно так же в 1863 году ушла целая эскадра из Кронштадта, но тогда с минуты на минуту ожидалась война, — заметил на это лейтенант Быков. — Может быть, впрочем, существует повод ожидать ее и теперь. Недаром начали строить батареи в Севастополе.
— Как вы ни секретничали в 1863 году, уходя в Нью-Йорк, а Кронштадт все-таки знал ваши тайны, — отвечал Кононов. — Мне кажется, нам никогда бы не пришлось скрывать то, чего никак нельзя утаить, если бы мы не держали крейсеров ни в Черном, ни в Балтийском морях. Первое только по имени море, а в сущности представляет собой замкнутое озеро, из которого не выберешься на свет Божий, если Турция не соизволит выпустить. А Кронштадт замерзает на 6 месяцев. Крейсера должны плавать все время за границей или держаться во Владивостоке, откуда до океана один шаг.
— Ваш Владивосток замерзает так же, как Кронштадт, да там из крейсера сейчас же сделали бы транспорт. Нет, в случае войны мы опять купим крейсера в Америке, как это было недавно, — возразил Федоров.
— Ну, на наших заатлантических друзей не следовало бы рассчитывать, — ответил Кононов, — у них нет хороших пароходов. Лучших ходоков до сих пор строит одна Англия. Что же касается до Владивостока, то, во-первых, он замерзает далеко не на шесть месяцев, во-вторых, замерзает только Золотой Рог, а такая бухта, как Диомед, всю зиму открыта. Да, наконец, мы могли бы поискать и занять какой-нибудь подходящий порт в Китайском море или даже целую группу островов в Тихом океане. Посмотрите на немцев, они только что создали флот, а имеют уже свои станции на всех океанах.
— Станции необходимы для крейсеров, — будут ли они в Кронштадте или Владивостоке. Без этого негде будет взять угля, исправить повреждения и пополнить команду, — заметил Власьев.
— А «Алабама»? — возразили на это несколько голосов.
— Что же ваша «Алабама» доказывает? Если бы ее не поддерживали англичане, долго ли она плавала бы? Но после того как Англию приговорили к уплате 15 миллионов, вряд ли кто будет поддерживать крейсера, в особенности же наши, — отвечал Кононов.
Крейсер «Русская Надежда», сдав в Буюк-дере почту в русское посольство, прошел Босфор, миновал Архипелаг, обогнул мыс Матапан при самых благоприятных обстоятельствах и утром на пятые сутки входил на Тулонский рейд.
С крейсера уже рассмотрели на трехмачтовом броненосце французский вице-адмиральский флаг и русский контр-адмиральский на фрегате «Вячеслав». Затем увидели клипера «Оскол», «Заноза» и «Печора».
Подойдя ближе, вызвали всех наверх, «становиться на якорь». Старший офицер, еще отправляясь на мостик, осмотрел кругом наружный борт. Вообще не гоже было войти на рейд «спустя рукава», а теперь тем более, зная, как начальник отряда со всеми офицерами и вся французская эскадра от адмирала до матроса будут критически рассматривать крейсер в бинокли и без них, с клотика до ватерлинии.
Прорезав корму адмиральского фрегата так, что даже в Транзунде
[133]
было бы изъявлено «особенное удовольствие», крейсер положил право на борт и, дойдя до указанного сигналом места, отдал якорь. В ту же минуту спустили шлюпки, отвалили выстрелы и обменялись салютами. Капитан поехал с рапортом и визитами, а на крейсере начался полный аврал по уборке, мытью и приведению судна в рейдовый порядок.
— Однако вы сделали очень короткий переход, а лучше всего то, что не требуете никакого ремонта, — заметил адмирал, выслушав обстоятельный доклад капитана о совершенном им плавании.
В этот день в кают-компаниях всех судов русского отряда много говорили о плавании крейсера «Русская Надежда» и выражали некоторые сомнения в его исправности. Но плававшие в былое, хотя еще и в недавнее время, на различных судах и отрядах, уверяли, что крейсер, постояв в Тулоне дня три-четыре, непременно попросится в док.
— Ведь не было примера, чтобы наши суда по уходе из России не прошли через руки иностранных адмиралтейств для окончательной отделки, — говорили они, подтверждая свои мнения множеством фактов.
Надо признаться, что они были правы. Летопись плаваний наших судов была перечнем их исправлений и переделок в иностранных доках и мастерских, начинавшихся обыкновенно в Копенгагене и заканчивавшихся в Японии, и Йокосукском адмиралтействе. Но, благодаря Бога, все это уже дела минувших лет — дела, канувшие в вечность.
На следующий день на «Русской Надежде» побывали с визитами адмиралы — наш и французский. Первый тщательно осмотрел судно, надолго задержался в машинном отделении, поблагодарил всех за порядок и безукоризненную чистоту и, прощаясь, отдал приказание пополнить все запасы и затем вести счеты с берегом так, чтобы по поднятии сигнала «идти по назначению» крейсер мог тут же исполнить сигнал, не ссылаясь на незаконченные дела с берегом или какие-либо исправления.
— Мы не знаем, зачем собрали отряд в Тулоне, а потому и должны быть готовы ежеминутно исполнить первое же приказание из Петербурга, — крайне серьезным тоном добавил русский адмирал.
Образованный, молодой и энергичный адмирал Казанцев давно уже пользовался общим уважением и любовью флота. Без шума и крика, без крутых мер он умел так вести свое дело, что ни одно слово его не было зерном, упавшим на бесплодную почву. Если собравшемуся отряду предстояла какая-нибудь серьезная задача, то более подходящего и способного адмирала трудно было бы найти в русском флоте. Оказалось, что весь отряд Средиземного моря, неожиданно и вопреки предположениям флагмана, стянут в Тулон и уже вторую неделю стоял в той же готовности, которая теперь требовалась и от «Русской Надежды».
