Таким образом, Россия практически ничего не получила от войны, потратив огромные средства и потеряв свыше 100 тысяч человек.
В 1742 г. русское правительство постановило посылать запорожцам ежегодно по 4660 рублей, а, кроме того, муки по 1000 четвертей «да круп на то число по пропорции». Пороху и свинца запорожцам посылалось по 50 пудов. Однако жалованья и «рыбных и звериных промыслов» казакам явно не хватало. В Петербург постоянно шли жалобы, что запорожцы нападают на малороссийских казаков и калмыков, посылаемых в пограничные разъезды, отбирают у них лошадей и оружие. Малороссияне, ездившие из Бахмута в Черкаск, жаловались, что запорожцы их грабят. С заставы Каменного Брода приезжали донские казаки с жалобами, что на них нападают запорожцы и выгоняют их с заставы, объясняя это тем, что река Миус находится в их владении.
Запорожцы же в свою очередь жаловались на донских казаков, которые отгоняют их от рек Калмиуса и Миуса, а также с других рыболовных мест. Донцы же жаловались на грабительства и разорения от запорожцев и просили, чтобы запорожцам запретили въезд в непринадлежавшие им места: в Калмиус, Калчики, Еланчики и особенно в Миус и Темерник, а также на морские косы. Довольствовались бы запорожцы местами, прилегающими к их стороне между Днепром и впадающей в Азовское море рекой Бердой. А если запорожцы на Миусе будут зимовать и весной вместе с донцами «добываться» (промышлять), то «из Черкаска лошадей в поле будет выпустить некуда и проезд изо всех мест в Черкаск с разными припасами всякого звания людям может быть остановлен».
Для размежевания земель императрица Елизавета Петровна отправила подполковника Бильса. В Сечи кошевой атаман объявил Бильсу, «что письменные документы в шведскую войну все пропали; надобно было прибегнуть к сказкам старожилов, но по этим сказкам обе стороны выходили правы. Запорожцы объявили, что они владеют спорными местами недавно, но не самовольно, что у них на то есть грамота, подписанная Ив. Ив. Неплюевым, бывшим при разграничении между Россиею и Турциею. Однако оказалось, что в этой грамоте заключалось лишь извещение Неплюева о заключении мира между Россиею и Турциею. Сенат постановил: запорожцам владеть от Днепра рекою Самарою, Вольчими Водами, Бердою, Калчиком, Калмиусом и прочими впадающими в них речками и подлежащими к тем рекам косами и балками по прежнюю границу 1714 года; а от реки Кальмиуса — Еланчиком, Кринкою, Миусом, Темерником до самого Дона и впадающими в них речками, балками и косами владеть донским козакам; границею быть реке Калмиусу».
[231]
Из Киева в Сечь периодически отправлялись строгие грамоты «о пресечении воровства и разбоев». Наконец, в 1747 г. отряды запорожцев провели «зачистку» районов степных речек и побережья Азовского моря. Там было схвачено и повешено 22 «вора» во главе с их атаманами Журавлем и Калкой.
В 1749 г. из Киева в Сечь прислали 6 запорожцев, разбойничавших в польских владениях. Кошевой рапортовал, что двое разбойников повешены, а остальные публично без пощады «киевым боем» жестоко наказаны, «ревнуя высочайшим ее императорского величества указам, дабы такое беспрерывное воровство прекратиться могло». Сенат велел послать указ, что б впредь «воров» не казнили, а присылали в сенат приговоры. Однако кошевой доложил, что если не казнить, то воровства и «других шалостей» искоренить будет невозможно.
Дело в том, что Елизавета Петровна, вступая на престол, отменила смертную казнь в России. В конце концов в Петербурге сделали вид, что не знают о смертных казнях в Запорожье.
В 40-60-х годах XVIII века жизнь в Сечи мало отличалась от жизни в XVII веке. Так, духовные лица по-прежнему присылались из Киева из Межигорского монастыря — по два попа плюс два дьячка на каждый год. Если новые попы оказывались стары или не имели хорошего голоса, то их отправляли обратно, а оставляли прежних. Литургия в Сечи отправлялась ежедневно. Совершались моления «о здравии Всероссийского Императора и Его фамилии, и о Святейшем Правительствующем Синоде и Сигклите, а потом по именам упоминают: Кошевого, Судью, Писаря, Асаула и все православное воинство».
[232]
Попы в Сечи находились в полном подчинении у старшины, и с их мнением в мирских делах не считались, за редким исключением. Тем не менее, казаки давали немалые деньги как местным попам, так и Межигорскому монастырю.
Несколько слов стоит сказать и о запорожском пролетариате. Чернявский в описании Запорожской Сечи 1766 года писал: «При Запорожской Сечи мастеровых людей имеются: слесари, кузнецы, сапожники, портные, плотники; и оные мастеровые люди все, по их казацкому манеру и обыкновению, свои работы отправляют всегда с заплатою; и без заплаты никому оные ничего не повинны делать. Которые те свои работы отправляют вне замка, а числятся такожде с прочими Казаками в куренях…
Шинкари, краморы и прочие мастеровые люди, такой обычай имеют: покупают товары и паки продают чрез необычайно дорогою ценою, и от того великую прибыль получают; только оною прибылью угосподствовать одни не могут, но принуждены между своим товариществом, и прочими Казаками, весь оный свой барыш прогуливать. Також и те Казаки, которые живут на зимовниках, распродают свои добычи, яко то: рыбу и прочие товары, волков, лисиц, и на оные деньги пьют, гуляют. Таким образом у всех оных чинится, как выше сего упомянуто.
Еще ж имеется у них такое обыкновение, что в Воскресные дни и праздники Господские, с вечеру, производить между собою прежестокой, многолюдственный кулачный бой, разделясь куренями, яко вышними и нижними; и от оного кулачного боя происходят у них великие драки, и бывают смертельные убийства.
Сверх же того всего упомянутого, Запорожские Казаки имеют вольность свою такую, что ни каких работ повелеваемых не имеют, но всегда находятся в гулянье и в своем неспокойном пьянстве, в чем жизнь свою до конца тако провождают; а ежели случится Кошевому посылать куда какую партию, то у них о том имеется, в куренях их, очередь».
[233]
Говоря о буйстве и пьянстве запорожских казаков, не следует вырывать их из общего контекста малороссийской жизни. Со времен Хмельницкого малороссийскому гетману подчинялось 10 полков. Причем, полк был не войсковой частью, а, скорее, уездом, то есть административной единицей. К примеру, на 1727 г. в Киевском полку состояло 12 229 человек. Из них «казаков мощных и убогих 2530, казачьих вдов 227, посполитых (то есть мужиков) 7922, вдов полсполитых 751, попов 164, пономарей и дьячков 156».
Полк был разбит на сотни. Так, в Киевском полку из было 7, в Переяславском — 17, в Лубенском — 11 и т. д. Кроме того, каждый полк имел артиллерию: Киевский — 8 пушек, 2 мортиры; Полтавский — 54 пушки, 1 мортира; Нежинский — 37 пушек, 1 мортира; в Черниговском — 14 пушек, 1 мортира. Пушки были обычно малого калибра — 8-1-фунтовые.
В земельном вопросе на Левобережье царил полный беспредел. Об этом свидетельствует служебная записка камергера Г. Н. Теплова, отправленная генерал-прокурору князю А. А. Вяземскому в начале царствования Екатерины II. «В Малороссии, по словам Теплова, все управлялось не правом и законами, а силою и кредитом старшин и обманом грамотных людей. Вследствие такого управления число свободных землевладельцев чрезвычайно уменьшилось, число крепостных земледельцев, напротив того, увеличилось. При поступлении Малороссии под державу Всероссийскую было населено менее чем вполовину против настоящего, а меду тем свободных крестьянских дворов было гораздо больше, чем теперь; свободные козаки обращены в крепостное состояние старшинами и другими чиновными и богатыми людьми. По смерти гетмана Скоропадского по ревизии, произведенной великорусскими офицерами, свободных дворов было 44 961. Из этого числа по 1750 год роздано не больше 3000 дворов. Что составляет самую малую разность, особенно если принять во внимание увеличение народонаселения; и несмотря на то, нынешний гетман граф Разумовский и четырех тысяч дворов свободных не нашел, о прочих же ему донесено, что все крестьяне в Польшу побежали, где, однако, по достоверным известиям, крестьянам в подданстве у польских панов гораздо труднее жить, чем в Малороссии, потому что польские паны все имение крестьянское почитают своим собственным и берут подати, когда сколько им вздумается. В самом же деле нашлось, что все государевы дворы и с землями раскупили старшина и другие богатые люди у самих мужиков, которые, будучи свободны, по этому самому будто бы могли сами себя и с землями продавать. А так как необходимо, чтоб всякая купчая утверждена была в присутственном месте и подписана сотником той местности, где находится продаваемая земля, то многие фальшивые купчие обличаются и тем, что сотник произведен в этот чин, например, в 1745 году, а купчая скреплена им как сотником в 1737 году. Старшины все это знали, но так как они всячески стараются, чтобы все государевы земли переходили в частные руки, то никакого препятствия этому не делали.
