Казаки не требовали никаких подтверждений условий приема в Сечь. Заявит хлопец, что хочет — ему верят; правильно перекрестится — ему опять верят и т. д.
Крайне важным является вопрос, на каком же языке говорили запорожцы? Тот же Яворницкий в «Истории запорожских казаков» утверждает, что они говорили на «малорусской речи».
[89]
Но, увы, ни в одном из трех томов обширной монографии не приведено подтверждение этому. Современные же украинские ученые вообще считают, что казаки говорили по-украински. Правда, в вопросе, откуда взялся украинский язык, в кругах творческой интеллигенции единства нет. Одни считают, что это язык древнего племени укров, от которых и пошло название «украинец», другие утверждают, что это язык атлантов, третьи грешат на Венеру — не богиню, а планету, разумеется. Нет! Нет! Я не шучу! А может это выдержки из «форумов» Интернета? Нет. Это вроде бы серьезные, массовые издания:
«Украинский язык — один из древнейших языков мира… Есть все основания полагать, что уже в начале нашего летосчисления он был межплеменным языком». («Украинский язык для начинающих». Киев, 1992). «Таким образом, у нас есть основания считать, что Овидий писал стихи на древнем украинском языке» (Гнаткевич Э. «От Геродота до Фотия» // «Вечерний Киев» за 26 января 1993 г.). «Вполне возможно, что украинская лексика… несла терминологические, колонизационные, жизнеутверждающие заряды на все четыре стороны Света-Первокрая, осваивая и оплодотворяя иноязычные и малоязычные территории… Мы можем допустить, что украинский язык стал одной из живых основ санскрита… Украинский язык — допотопный, язык Ноя, самый древний язык в мире, от которого произошли кавказско-яфетические, прахамитские и прасемитские группы языков» (Чепурко Б. «Украинцы» // «Основа», Киев, № 3. 1993). «Украинская мифология — наидревнейшая в мире. Она стала основой всех индоевропейских мифологий точно так же, как древний украинский язык — санскрит — стал праматерью всех индоевропейских языков» (Плачинда С. «Словарь древнеукраинской мифологии». Киев, 1993). «В основе санскрита лежит какой-то загадочный язык „сансар“, занесенный на нашу планету с Венеры. Не об украинском ли языке идет речь?» (Братко-Кутынский А. «Феномен Украины» // «Вечерний Киев» за 27 июня 1995 г.).
Ну ладно, на каком языке говорил Ной — вопрос спорный, пусть даже на украинской мове. Ну а русские в Киеве в IX–XIII веках? Ведь остались же книги, берестяные грамоты, надписи на иконах, стенах храмов и другие «граффити». Увы, нигде нет намека на украинский язык. Все надписи сделаны на старославянском (древнерусском) языке.
В ответ украинским ученым ничего не остается, как придумывать версии о двух, трех и даже четырех языках, на которых в IX–XV веках говорили в Приднепровье, и вот один-то их них и был украинским. Но, мол, считалось хорошим тоном писать лишь на церковнославянском. Но почему тогда какой-нибудь киевский хулиган не выцарапал на соборной или крепостной стене что-нибудь по-украински, ответить украинские ученые мужи не в состоянии.
Что же касается запорожцев, то все их документы XVI–XVII веков, дошедшие до нас, написаны на русском языке того времени, то есть на том же языке, на котором написаны документы Московской Руси, хотя и с небольшими вкраплениями полонизмов. Позже число отличий увеличилось. Так, к примеру, якобы украинское слово «друкарня» было заменено в России немецким словом «типография» лишь в XVIII веке.
Образованная часть казацкой верхушки в XVI–XVIII веках училась по тем же грамматикам, что и Михайло Ломоносов в Москве. Все православные книги были написаны на одном и том же языке.
В XVI–XVII веках десятки тысяч малороссов бежали от ляхов на восток в Россию, и у них никогда не возникло проблем с языковым барьером.
Тысячи запорожских казаков периодически жили на Дону и наоборот, донские казаки живали в Сечи, и тоже никому и никогда не требовалось толмача. Естественно, на Днепре и на Дону были свои сленги, но говорить о разности языков не приходится.
«Кроме взрослых, беспрерывно приходивших в Сичь, немало попадало туда и детей мужского пола: одних из них сами отцы приводили в Сичь, чтобы научить их там военному искусству; других козаки хватали на войне и потом усыновляли в Сичи; третьих, особенно круглых сирот, они брали вместо детей; четвертых, чаще всего „небожей“ или „сыновцов“, т. е. племянников, выпрашивали у родителей; пятых просто приманивали к себе гостинцами и ласками и потом тайно увозили в Сичь».
[90]
Сохранилось несколько преданий о том, каким испытаниям подвергались кандидаты в казаки. «Сманят, бывало, Запорожцы к себе в Сечь какого-нибудь парня из Гетманщины, то сперва пробуют, годится ли он в Запорожцы. Прикажут ему, например, варить кашу: „Смотри же ты: вари так, чтоб не была и сыра, чтоб и не перекипела. А мы пойдем косить. Когда будет готова, так ты выходи на такой-то курган и зови нас; мы услышим и придем“. Возьмут косы и пойдут как будто бы косить. А кой чорт хочется им косить! Залезут в камыш и лежать. Вот парень сварит кашу, выходит на курган и начинает звать. Они и слышать, но не откликаются. Зовет он их, зовет, а потом в слезы: „Вот занесла меня нечистая сила к этим Запорожцам! Лучше было бы сидеть дома при отце, при матери. Еще перекипит каша; придут и поколотят вражьи дети! О, бедная моя головушка! Кой чорт занес меня к этим Запорожцам!“ А они, лежа в траве, выслушают все это и говорят: „Нет, это не наш!“ Потом воротятся в курень, дадут тому парню коня и денег на дорогу и скажут: „Ступай себе к нечистому! Нам таких не надо!“
Но который молодец удастся расторопный и сметливый, тот, взошедши на курган, крикнет раза два: „Эй, паны молодцы! идите каши есть!“ и как не откликнутся, то он: „Ну, так чорт с вами, когда молчите! Буду я и один есть кашу“. Да еще перед отходом приударит на кургане гопака (танец): „Ой тут мне погулять на просторе!“ И, затянувши на всю степь казацкую песню, идет к куреню и давай уплетать кашу. Тогда Запорожцы, лежа в траве, и говорят: „Это наш!“ и, взявши косы, идут и себе к куреню. А он: „Где вас чорт носил, господа? Звал я вас, звал, и охрип, да потом, чтоб не простыла каша, начал сам есть“. Переглянутся между собой Запорожцы и скажут ему: „Ну, чура (слуга), вставай! полно тебе быть хлопцем (мальчиком, парнем): теперь ты равный нам козак“. И принимают его в товарищество».
[91]
Как видим, многие испытания носили шутливый характер.
Несерьезны вроде бы авторитетные свидетельства современников-иностранцев типа Боплана и Шевалье о том, что у казаков существовал обычай принимать в свои круги только того, кто проплывал все пороги против течения Днепра, несерьезны. Яворницкий писал: «Но эти свидетельства кажутся неправдоподобными по двум причинам: с одной стороны потому, что едва ли запорожцы, всегда нуждавшиеся в пришлых людях для увеличения своих сил, могли предъявлять им подобные требования, а с другой стороны потому, что проплыть все пороги, хотя бы даже в лодке, против течения реки, на расстоянии 65 верст, в большую полую воду, нет никакой возможности ни теперь, ни тем более в то время: плыть же в порогах против течения реки в малую воду, лавируя у самых берегов, нет никакого геройства, а только вопрос в нескольких неделях времени».
[92]
