С показаниями Чепчугова, Дурова и Пушкина поразительно совпадает текст «Повести о Земском соборе 1613 г.»: бояре будто бы предложили выбрать царя из числа восьми «вельмож боярских», но пришедшие на собор казачьи атаманы обвинили их в самовластии и выдвинули кандидатуру Михаила Федоровича Романова, ссылаясь на то, что именно его отцу «благословил посох свой» царь Федор. Иван Никитич Романов возразил на это: «Тот князь, Михайло Федорович, еще млад и не в пол-
неем разуме». Но казаки этому не вняли: «Но ты, Иван Никитич, стар, в полнее разуме, а ему, государю, ты по плоти дядюшка прирожденный и ты ему крепкий потпор будеши», – и в тот же день заставили перепуганных бояр присягнуть Михаилу Федоровичу.
Подобное говорили и дворяне, попавшие в плен к полякам. Польский канцлер Лев Сапега прямо заявил пленному Филарету Романову: «Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки».
13 апреля 1613 г. шведский разведчик доносил из Москвы, что казаки избрали Михаила Романова против воли бояр, принудив Пожарского и Трубецкого дать согласие после осады их дворов. Французский капитан Жак Маржерет, служивший в России со времен Годунова, в 1613 г. в письме к английскому королю Якову I подчеркивал, что казаки выбрали «этого ребенка», чтобы манипулировать им.
Замечу, что версию о казачьем перевороте поддерживал не только Скрынников, но и известный специалист по истории России XVI—XVII веков А.Л. Станиславский. В его монографии «Гражданская война в России XVII в.» глава, посвященная избранию царя, называется «Михаил Романов – казачий ставленник».
Любопытно, что большинство отечественных историков, начиная с Иловайского, утверждают, что донские казаки присягали Лжедмитрию I, Тушинскому вору и королевичу Владиславу, а затем и Михаилу Романову. Ни донские, ни волжские казаки, я уж не говорю о запорожских, никому из перечисленных персонажей не присягали, поскольку это противоречило казачьему менталитету. Вопрос о присяге московским царям впервые был поднят в 1632 г., но тогда казаки категорически отказались принимать ее.
Глава 21
Золотая жила – миф об Иване Сусанине
О местопребывании инокини Марфы с сыном Михаилом и свитой в конце 1612 г. – начале 1613 г. историки спорят уже два века. То, что она поехала в район Костромы, вполне естественно: там были многочисленные вотчины Романовых и два надежных места, где можно было переждать лихолетье, – город Кострома и Ипатьевский монастырь. Город и монастырь находились примерно в двух верстах друг от друга, но их разделяла полноводная тогда река Кострома.
Костромская крепость представляла собой довольно мощное фортификационное сооружение. Она состояла из Старого и Нового кремля, разделенных крепостной стеной. Укрепления обоих кремлей – деревянные с четырьмя проездными и восемью глухими башнями. Высота башен от 5 до 7 саженей (11—15 м). Кремль расположен на возвышении и обнесен высоким валом, на котором находилась деревянная стена. Перед валом был ров с водой шириной до 8 саженей (17 м) и глубиной около сажени.
Согласно описанию Костромской крепости 1679 г., там находилось пищалей – 26, тюфяков (примитивных гаубиц) – 3, железных казнозарядных пищалей – 4. Итого 33 артиллерийских орудия.
Читатель вправе спросить, а какое отношение к событиям 1613 г. может иметь опись артиллерии 1679 г.? Дело в том, что документов 1613 г. нет, а в описи 1679 г. сказано: «…от многих лет и от пожарного времени… тот городовой наряд не чищен и
в тех пищалях пыли и земли насорило». Никаких опасных событий в районе Костромы после Смуты не происходило, и можно с уверенностью на 99,9 процента утверждать, что часть «городового наряда», бывшего там к 1613 г., могла быть вывезена, но ни одной новой пушки туда так и не доставили. А вскоре по приказу Петра I Костромская крепость вообще была упразднена за ненадобностью.
Ипатьевский же монастырь был укреплен еще лучше, чем город Кострома. Еще в 1568 г. монастырь был обнесен каменной крепостной стеной. Протяженность стен составляла 243 сажени (518 м). Восточная стена примыкала к реке Костроме. Стены стоят на мощном фундаменте, уходящем на несколько метров в глубь земли. Фундамент построен из валунов, скрепленных известковым раствором. Высота стен в то время составляла около 6 м, а толщина 2,1 м. Они были выложены из двух рядов кирпичной кладки, пространство между которыми заполнено бутом. Стены делились на два яруса. В верхнем ярусе находилась галерея боевого хода, вдоль которой равномерно располагались щелевидные бойницы и смотровые окна. В нижнем ярусе, в арочных углублениях, находились бойницы подошвенного боя, позволявшие максимально сократить «мертвую зону». Между ярусами бойниц находились варовые щели, позволявшие защитникам монастыря лить на противника горячий «вар», то есть смолу или кипяток непосредственно с галереи боевого хода.
С четырех сторон крепостная стена фланкировалась круглыми башнями. Каждая башня имела три уровня боя. Самый верхний имел, помимо щелевидных бойниц, еще и широкие круглые отверстия для установки пушек. Он также был снабжен машикулями (навесными бойницами), предназначенными для сокращения «мертвой зоны» у стен башни. Бойницы среднего яруса позволяли вести огонь по противнику как из небольших артиллерийских орудий, так и из ручного огнестрельного и метательного оружия (луков и арбалетов). Подобно стенам, башни имели бойницы подошвенного боя.
Чтобы взять такие твердыни, как Кострома и Ипатьевский монастырь, нужны были достаточно большой отряд осаждающих (не менее трех тысяч человек) с осадной артиллерией и как минимум несколько недель осады. Мне могут возразить и привести примеры, когда мощные крепости в 1605—1611 гг. сдавались небольшим конным отрядам. Да, действительно, такие случаи имели место, но только когда гарнизон или горожане решали поменять царя, например, Шуйского на Димитрия или наоборот.
Еще до начала Смуты Шестовы и Романовы имели в Костромской крепости «осадные дома», то есть собственные дома, где можно было отсидеться в случае нападения противника. Так что жить или защищаться в Домнине или в ином месте в своих вотчинах оба семейства не собирались еще до Смуты. Марфа с сыном могла проинспектировать свои вотчины, но жить там было опасно. Ряд историков считают, что Михаил и Марфа жили в костромской крепости на своем осадном дворе и прибыли в Ипатьевский монастырь лишь для встречи «великого посольства» из Москвы. Другие утверждают, что жить в монастырь Романовы переехали лишь с началом Великого поста (февраль – начало марта 1613 г.), «дабы провести эти дни в уединении и молитве», тем более что сама Марфа была монахиней. Наконец, третья группа историков считает, что Романовы жили только в монастыре, а в Костроме если и бывали, то наездами. При этом документальных свидетельств о местопребывании Марфы и Михаила нет ни у кого.
Лично я присоединяюсь к третьей точке зрения. Дело в том, что жители Костромы вдоволь натерпелись лиха от тушинцев и люто их ненавидели. Соответственно, приезд в город жены и сына тушинского патриарха мог вызвать эксцессы. И наоборот, игумен и монахи Ипатьевского монастыря были верными тушинцами.
Любопытно, что на сторону Тушинского вора архимандрит Феодосий с братией перешли не по идеологическим причинам, а из-за «бабок». Царю Василию требовались деньги для войны с Болотниковым и Тушинским вором, и он имел неосторожность попросить их у Ипатьевского монастыря. Результат не заставил себя ждать, и в конце октября 1608 г. архимандрит Ипатьевского монастыря Феодосий и игумен соседнего костромского Богоявленского монастыря Арсений отправились в Тушино, где и принесли присягу Лжедмитрию II.
