Книга Сталин. Наваждение России, страница 94. Автор книги Леонид Млечин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сталин. Наваждение России»

Cтраница 94

На совещаниях армейских политработников прямо объяснялось, что следующая война будет с Соединенными Штатами. А в Америке тон задают евреи, значит, советские евреи — это пятая колонна, будущие предатели. Они уже и сейчас шпионят на американцев или занимаются подрывной работой. Подготовку к большой войне следует начать с уничтожения внутреннего врага. Это сплотит народ.

Страну охватила настоящая истерия. Люди отказывались лечиться, принимать лекарства. Каждый врач был под подозрением.

В советском представительстве в Париже посольского врача (русскую женщину) посадили под домашний арест, хотя ее муж был сотрудником госбезопасности. А тут, как назло, заболел заместитель министра иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, который был в Париже проездом. Пришлось все-таки позвать врача. Она осмотрела больного, диагностировала грипп и предложила Громыко лекарство. Будущий министр резко отстранил ее руку:

— Вашего лекарства я принимать не буду!

После смерти Сталина история с врачами благополучно завершилась, медиков выпустили, сообщив, что их оклеветали. Многие в стране вздохнули. В те дни Корней Чуковский беседовал с женой классика советской литературы Леонида Максимовича Леонова Татьяной Михайловной. Она жаловалась, что невозможно было обратиться к врачам:

— Вы же понимаете, когда врачи были объявлены отравителями… Не было и доверия к аптекам; особенно к Кремлевской аптеке: что, если все лекарства отравлены?!

Чуковский ошеломленно записал: «Оказывается, были даже в литературной среде люди, которые верили, что врачи — отравители!!!»

Наступили особые времена. Наблюдательный Корней Чуковский обратил внимание на то, что даже обычные человеческие эмоции и то стали опасны. Люди старались не реагировать, не показывать своего отношения! Вместо лиц — маски.

«У руководителей Союза писателей — очень неподвижные лица, — записывал в дневнике Чуковский. — Застывшие. Самое неподвижное — у Тихонова. Он может слушать вас часами и не выражать на лице ничего. Очень неподвижное у Соболева. У Фадеева, у Симонова. Должно быть, это — от привычки председательствовать. Впрочем, я заметил, что в нынешнюю волевую эпоху вообще лица русских людей менее склонны к мимике, чем в прежние времена. Мое, например, лицо во всяком нынешнем общественном собрании кажется чересчур подвижным, ежеминутно меняющимся, и это отчуждает от меня, делает меня несолидным…»

Чем дальше, тем серьезнее мы обращаемся к историческому опыту, размышляем о том, каким был Советский Союз, что представлял собой советский строй и что такое советский человек… Ну, если только это человек, который жил при советской власти, тогда, выходит, раньше был «царский человек», а ныне существует какой-нибудь «антисоветский человек» или «капиталистический человек». Но ведь не было «царского человека» и нет «капиталистического». А советский человек точно есть.

Не тот, правда, о котором говорили руководители партии. В документах ЦК КПСС говорилось: «Советский человек горячо любит свою социалистическую Родину, содержанием всей его жизни стал вдохновенный труд во имя коммунизма». Такие роботы, к счастью, не появились. Но что есть советский человек?

Вероятно, это все люди, без различия этнического происхождения, которые жили на территории Советского Союза в условиях социалистической системы. И поскольку это была особая система, впервые в истории осуществлявшая целенаправленное воздействие на личность, то человек вынужденно приспосабливался к советскому образу жизни. Вырабатывались черты мировоззрения, взгляды на жизнь, привычки, традиции, которые за многие десятилетия закрепились. И в определенном смысле существуют по сей день…

Большевики мечтали о появлении «нового советского человека», который поставит общественные интересы выше личных.

А что произошло? Сначала четыре года Первой мировой. Теперь только осознано, каким страшным бедствием она стала для человека, как легко слетел покров цивилизованности, как люди превращались в убийц. И с этим страшным, тяжелым опытом человек вернулся домой. Что он здесь застает?

Постреволюционную Гражданскую войну, которая в какой-то степени, может быть, была самым страшным бедствием для России в XX столетии. В обычной войне есть фронт и тыл, а здесь война проходит через семьи, через каждый дом, рассекает и разламывает всю жизнь! И уж вообще остатки всей цивилизованности слетают! Несколько лет люди живут в таком бедственном положении, которое нам сейчас даже трудно представить! Сейчас воду горячую отключили на несколько часов — уже некомфортно. А если воды нет четыре года подряд? Если четыре года нельзя разбитое стекло вставить, если четыре года в любой момент открывается дверь, кто-то входит с винтовкой и стреляет в первого, кто попадется на глаза?..

Что происходит с человеком, в которого стреляли и который стрелял? С каким опытом он вступает в мирную советскую жизнь, причем без всякого, как сказали бы древние, катарсиса, то есть без очищения, без переосмысления того, что испытано и пережито? Вступает в эпоху, куда нравы Гражданской войны с этой формулой «враг — рядом» переходят автоматически. Войны уже нет, а враг есть. Если его нет в реальности, его придумывают. Как только враг находится, его уничтожают. А врагом может оказаться любой.

«Сталинщина смертельно боялась нормальных человеческих эмоций, — пишет известный философ Юрий Федорович Карякин, — а потому их вытравляла, убивала, извращала, обесчеловечивала, заменяя их все на одну — стадную — эмоцию, на патологическую любовь к “вождю”, на слепую веру в его абсолютную правоту и гениальность, на патологический же страх изменить этой любви, этой вере».

Человек сидит на партсобрании, слушает радио, читает газеты — и что он видит? Лицемерие и откровенное вранье. И что он делает? Он начинает приспосабливаться. Вот так формируется советский человек… Он постоянно ходил в маске. Иногда маска прирастала к лицу. А под маской скрывались цинизм, голый расчет и равнодушие. Все это помогало выжить — в лагере, в колхозе, в конторе.

«Мне кажется, что огромное большинство студентов нашего курса было настроено конформистски, — вспоминает профессор Московского университета Владислав Павлович Смирнов, — диссидентов я тогда не встречал. Мы не просто думали, а твердо “знали”, что наша страна является авангардом человечества, вызывающим восхищение и зависть всего мира…

Способность обобщать и анализировать события встречается редко. Далеко не все могут самостоятельно преодолевать “мифологическое сознание” и трезво оценивать общество, в котором они живут… Сильно влиял на наше поведение страх. Подобно большинству советских людей я как-то интуитивно знал, что у нас могут “посадить” за какой-нибудь анекдот или разговор…»

После войны встретились сослуживцы — Герой Советского Союза генерал-полковник Василий Николаевич Гордов, бывший командующий Сталинградским фронтом, и его бывший начальник штаба генерал-майор Филипп Трофимович Рыбальченко. Они крепко выпили, вспомнили войну, заговорили о Сталине…

А квартира генерала Гордова, говоря чекистским языком, была оснащена техническими средствами контроля. Они с Рыбальченко и не подозревали, что за ними следят. Наверное, думали, что отставники никого не интересуют. Или не понимали масштабов слежки военной контрразведки за командным составом вооруженных сил. Поскольку речь касалась самого вождя, то запись бесед министр госбезопасности отправил Сталину:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация