Вокруг этой истории ходили разные слухи.
Лазарь Моисеевич в 1990 году рассказывал военному историку профессору Георгию Александровичу Куманеву, что произошло с братом:
«Я пришел на заседание. Сталин держит бумагу и говорит мне:
— Вот есть показания на вашего брата, на Михаила, что он вместе с врагами народа.
Я говорю:
— Это сплошное вранье, ложь, — так резко сказал, не успел даже сесть. — Это ложь. Мой брат Михаил — большевик с 1905 года, рабочий, он верный и честный партиец, верен партии, верен ЦК и верен вам, товарищ Сталин.
Сталин говорит:
— Ну а как же показания?
Я отвечаю:
— Показания бывают неправильные. Я прошу вас, товарищ Сталин, устроить очную ставку. Я не верю всему этому. Прошу очную ставку.
Он поднял глаза наверх. Подумал и сказал:
— Ну что же, раз вы требуете очную ставку, устроим очную ставку.
Через два дня меня вызвали. Маленков, Берия и Микоян вызвали меня. Я пришел. Они мне говорят:
— Мы вызвали Михаила Моисеевича на очную ставку.
Я говорю:
— Почему меня не вызвали? Я рассчитывал, что я на ней буду.
Они говорят:
— Слушай, там раскрыты такие дела, что решили тебя не волновать.
Вызвали Ванникова, который был заместителем у Михаила и показывал на него, других, и устроили очную ставку. Ну, эти показывают одно, а Михаил был горячий человек, чуть не с кулаками на них. Кричал: “Сволочи, мерзавцы, вы врете” и так далее. Вывели арестованных, а Михаилу говорят:
— Ты иди, пожалуйста, в приемную, посиди, мы тебя вызовем еще раз. А мы тут обсудим.
Только начали обсуждать, к ним вбегают из приемной и говорят, что Михаил Каганович застрелился. Он действительно вышел, одни говорят — в уборную, другие говорят — в коридор. У него при себе был револьвер — и застрелился. Он человек был горячий, темпераментный. И, кроме того, он человек был решительный и решил: в следственную тюрьму не пойдет. И лучше умереть, чем идти в следственную тюрьму».
После смерти Сталина, 6 мая 1953 года, Берия направил главе правительства Георгию Максимилиановичу Маленкову записку:
«Министерством внутренних дел Союза ССР произведена проверка архивных материалов по обвинению тов. Кагановича Михаила Моисеевича в принадлежности к право-троцкистской организации.
В результате проверки установлено, что эти материалы являются клеветническими, добытыми в бывшем НКВД в результате применения в следственной работе извращенных методов, а тов. М. Каганович, будучи оклеветан, покончил с собой. На этом основании МВД СССР вынесено заключение о реабилитации тов. М. Кагановича».
Лазаря Моисеевича, разумеется, спрашивали: почему же не спас брата?
— Это обывательская, мещанская постановка вопроса, — ответил Каганович. — А если бы у меня были с ним политические разногласия? То есть если бы он пошел против партии, то почему я должен был его спасать? И должен ли брат брата спасать только потому, что он брат? Это чисто мещанская, непартийная, небольшевистская постановка вопроса. Я защищал его перед членами политбюро, перед Сталиным, потому что я знал — он честный человек, что он за партию, за ЦК. Михаил поторопился, взял и застрелился. Надо было иметь выдержку…
Выдержки Лазарю Моисеевичу хватало. И преследования брата, доведение его до самоубийства нисколько не тревожили. Но позиции Кагановича в партийном аппарате были подорваны…
Кстати говоря, упомянутый Лазарем Кагановичем Борис Львович Ванников, ставший наркомом вооружения, сам был арестован
9 июня 1941 года. Накануне войны! Арест наркома санкционировал Сталин. Но когда в первые же дни войны армия осталась без боеприпасов, Сталин вспомнил о Ванникове. Арестант, сидевший в одиночке, получил указание изложить в письменном виде, что нужно сделать для развертывания производства вооружений в условиях военного времени. Бывший нарком за несколько дней прямо в камере составил записку.
14 августа 1941 года Бориса Львовича извлекли из камеры внутренней тюрьмы НКВД и привезли прямо к Сталину. На столе вождя лежала записка Ванникова, некоторые фразы были подчеркнуты красным карандашом.
— Ваша записка — прекрасный документ для работы наркомата вооружения, — сказал Сталин. — Вы во многом были правы. Мы ошиблись…
На предложение вернуться в наркомат Борис Ванников неуверенно ответил:
— А будут ли со мной товарищи работать? Ведь я в тюрьме сидел.
Сталин махнул рукой:
— Пустое. Я тоже сидел в тюрьме.
Получалось, что это не Сталин ни за что ни про что засадил Ванникова в тюрьму, а неизвестные враги… Такая у Сталина была иезуитская манера разговаривать. А нарком Ванников (он сыграет важную роль в создании атомного оружия) знал, что в любую минуту может вернуться в камеру на Лубянке.
Кулаки и середняки
Коллективизация и индустриализация считаются важнейшими достижениями советской власти и, разумеется, Сталина.
А ведь именно из-за того, что тогда, в конце двадцатых годов, был выбран неверный курс, мы все это столетие кого-то догоняли. Сначала догоняли Соединенные Штаты, потом стали догонять Португалию… Когда восхищаются коллективизацией и ускоренной индустриализацией, будто бы принесшими стране успех, как-то из виду упускается, что наша страна родилась не в 1917 году. Советская власть урезала историю так, что получилось, будто не было до революции России, крупной европейской державы, будто она не имела собственной развивавшейся промышленности. Сталинская историография, подчиненная одной цели — возвеличиванию вождя, изобразила дело так, будто российская промышленность не была восстановлена в годы НЭПа после Гражданской войны — и самым успешным образом.
«Россия накануне Первой мировой войны была одной из основных экономических держав, — пишет известный американский ученый Пол Грегори, изучающий экономическую историю нашей страны. — Она стояла на четвертом месте среди пяти крупнейших промышленно развитых стран. Российская империя выпускала почти такой же объем промышленной продукции, как и Австро-Венгрия, и была крупнейшим производителем сельскохозяйственных товаров в Европе».
По мнению Пола Грегори, темпы экономических и социальных перемен в дореволюционной России были сравнимы с европейскими, хотя отставали от американских. Рост национального дохода — как в Германии и Швеции. По показателям роста совокупного продукта на душу населения и на одного работника экономический рост в России тоже соответствовал мировому уровню.
Особенно успешно развивалось сельское хозяйство — можно было говорить о настоящем буме. Россия экспортировала зерно, доходы крестьян росли. Россия была, говоря современным языком, страной неограниченных экономических возможностей. Природные богатства, растущее население стимулировали значительный приток иностранных инвестиций, вложенные деньги окупались с большей прибылью.
