В чем смысл полномочий, которые пожелала обрести ФСБ? Наделить оперативных работников правом: вызвать любого человека, если считают, что он намерен (!) совершить противоправное действие (то есть речь идет о людях, которые никакого преступления не совершили!), вынести ему предупреждение (за несовершенное преступление!), а в случае неподчинения наказать лишением свободы (без суда!)
Говорили, что закон необходим для превентивных действий: остановить радикалов и экстремистов раньше, чем они перейдут от слов к делу и совершат преступление.
Мы не одни на этой земле. Во время съемок фильма в ФРГ я беседовал с руководителями отдела по борьбе с экстремизмом ведомства по охране конституции (немецкая контрразведка). Как работают немцы?
Оперативные работники собирают печатные материалы левых и правых радикалов, ходят на все их собрания. Если ведомство приходит к выводу, что в деятельности группы есть признаки тяготения к экстремизму, к насильственным действиям, начинается полноценная работа путем вербовки агентуры, тайного наблюдения, секретного фотографирования, подслушивания телефонных переговоров и перлюстрации переписки. Правомерность каждой такой операции изучается специальной комиссией бундестага… Если агентурная работа показывает, что деятельность группы противоречит конституции, материалы передают Министерству юстиции и ее запрещают. Если выясняется, что кто-то совершил уголовно наказуемое деяние, то материалы передаются полиции для привлечения к суду.
Ведомство по охране конституции ФРГ не имеет права проводить аресты, обыски и вести следствие. Немецкое общество не хочет искушать всевластием даже самых преданных своих защитников. Правы немцы или не правы? Надо судить по результату: террористическая деятельность левых и правых радикалов в стране практически подавлена. Поезда или автомобили с губернаторами, как у нас, в Германии не взрывают…
На слушаниях в Думе депутаты — бывшие сотрудники прокуратуры и КГБ — говорили, что для борьбы с террористами и вообще со всеми, кто нарушает закон, у правоохранительных органов и так достаточно полномочий. Выявили экстремиста, который призывает убивать или взрывать, — передайте дело в прокуратуру!
С тех пор, как земледельческие племена отделились от скотоводческих, в мире нарастает разделение труда. В сфере, о которой мы говорим, одни ведут оперативную работу, другие — следствие, третьи поддерживают обвинение в суде, четвертые выносят приговор, пятые его исполняют. Поэтому закон архаичен, он возвращает общество к давним временам, когда чекисты сами решали, кто виноват, и определяли меру наказания.
Нет смысла лукавить. Пояснительная записка к законопроекту начиналась словами: «Отдельные средства массовой информации, как печатные, так и электронные, открыто способствуют формированию негативных процессов в духовной сфере». Это точно объясняет смысл усилий ФСБ. Ведомство госбезопасности подбирает инструменты, позволяющие вернуть влияние, утерянное при смене политического строя. Сейчас ведомство не может, как прежде, помешать выезду за границу, на кадровые назначения накладывает вето только в государственном аппарате…
Владимир Лукин отметил в Думе, что законопроект ставит в неудобное положение руководителей нашего государства: выходит, они говорят одно, а делают совсем другое. Подобные законы нигде, за исключением таких стран, как Северная Корея или Куба, не принимаются. Ведомственный интерес вновь берет верх над государственным? Как в уже принятом законодательстве о борьбе с экстремизмом.
Сошлюсь на мнение очень компетентного и уважаемого мной человека — бывшего директора Федеральной службы безопасности генерал-полковника Николая Михайловича Голушко. «Недавно в судопроизводство, — пишет Голушко, — была введена уголовная ответственность за различные формы экстремизма. Поверьте моему профессиональному чутью — применение этих норм уголовного кодекса принесет больше несчастий, чем существовавшая ответственность за клевету на советский государственный и общественный строй».
Такой опытный специалист, как генерал Голушко, понимает, что подобные законы толкают оперативного работника на старый путь — выявлять людей, которые позволяют себе критиковать власть, федеральную или местную, и затыкать им рот.
Совет по правам человека при президенте России (председателем еще была Элла Александровна Памфилова) обратился к Медведеву с просьбой остановить принятие законопроекта, расширяющего полномочия ФСБ:
«Такого рода возрождение худших и незаконных практик тоталитарного государства с целью посеять страх и недоверие в людях не может быть воспринято обществом иначе как легитимизация подавления гражданских свобод и инакомыслия».
Когда-то, в советские времена, так называемая «профилактика» считалась большим прогрессом. Выяснилось, что за «сомнительные» разговоры можно и не сажать. Или как минимум — сажать не сразу. Но ведь все равно творили преступление — наказывали за высказывание своего мнения! Выжигали инакомыслие. Пока, наконец, ставший генеральным секретарем Михаил Сергеевич Горбачев не возмутился:
— Слушайте, они же сидят за то, что я сейчас говорю на политбюро!
Но на Лубянке по-прежнему стоят на том, что главная опасность исходит от идеологической эрозии, поэтому нужны инструменты контроля над духовным состоянием общества. Это откровенно объяснил один из генералов ФСБ:
«По ряду объективных, связанных с фундаментальными особенностями России причин в ней всегда особое внимание уделялось защите государства от “внутренней крамолы”, то есть, говоря современным языком, от угроз безопасности в социально-политической сфере, ибо “внутренняя крамола” для России всегда была страшнее любого военного вторжения».
Борьба с крамолой — это не борьба с терроризмом или с экстремизмом. Это попытка влиять на умонастроения в обществе, управлять обществом. Это уже чистая политика, что выходит за пределы компетенции спецслужб! И руководство страны не возражает? Что это означает? Политики сознательно отказываются от своих полномочий?
В нашей стране взаимоотношения между политической властью и госбезопасностью всегда складывались сложно. Сталин не желал усиления полномочий чекистов. Каждые два-три года менял команду на Лубянке (в основном расстреливал), бесконечно тасовал чекистов, не давая им укрепиться на своих постах. Советские властители побаивались ведомства, которое сами же создали. Назначая председателем КГБ Александра Николаевича Шелепина, бывшего руководителя комсомола, человека со стороны, Хрущев вдруг сказал ему:
— У меня к вам еще просьба — сделайте все, чтобы меня не подслушивали.
Никита Сергеевич требовал не только от центрального аппарата, но и от местных органов КГБ отчитываться перед партийными комитетами. Обкомы и крайкомы могли попросить ЦК убрать не понравившегося им руководителя управления госбезопасности.
Политических работников постоянно переводили на Лубянку, а вот офицеров КГБ первыми секретарями обкомов и председателями облисполкомов не делали и в ЦК не брали. Это считалось невозможным. Было одно исключение — Гейдар Алиев. По одной причине: в Азербайджане нужно было во что бы то ни стало подавить коррупцию. Борис Пуго в Латвии или Гиви Гумбаридзе в Грузии тоже стали первыми секретарями республиканских ЦК с должности председателя республиканского КГБ, но они оба не были профессиональными чекистами, а всю жизнь провели на партийно-комсомольской работе…
