— Ну, на меня вы напасть не можете, потому что это Первое Правило.
Ближайший к нему Ревизор принялся совещаться с другими.
— Должно быть, это как-то связано с гравитацией.
— Нет, с квантовым эффектом. Это ясно.
— Логически, Правила Первого быть не может, потому что при этом отрицается идея их множественности.
— Но если нет Правила Первого, значит нет и остальных правил? Если нет Правила первого, то нет и Второго.
— Существуют миллионы правил! У них не может не быть номеров!
Чудесно, думал Лю-Цзы. Остается просто ждать, когда у них расплавятся головы.
Но вдруг один из них выступил вперед. Его взгляд был более исступленным, чем у остальных, а волосы более всклокоченными. В руках у него был топор.
— Нам не нужно обсуждать это! — оборвал он их. — Мы должны думать: это нонсенс, мы не станем обсуждать его!
— Но что такое Правило… — начал один из Ревизоров.
— Ты должен звать меня мистер Белый!
— Мистер Белый, что такое Правило Первое?
— Я не рад, что ты задал этот вопрос! — завопил Мистер Белый и взмахнул топором. Тело другого Ревизора осыпалось вокруг лезвия и, превратившись в облако летающих пылинок, рассеялось.
— У кого-нибудь еще есть вопросы? — спросил мистер Белый, вновь поднимая топор.
Один или два Ревизора, бывшие явно еще не в курсе текущих событий, открыли рты, чтобы что-то сказать. И вновь закрыли их.
Лю-Цзы сделал несколько шажков назад. Он гордился своей отточенной способностью выбраться при помощи смекалки из любой ситуации, но это в значительной мере зависело от вменяемости второй стороны вовлеченной в диалог.
Мистер Белый повернулся к Лю-Цзы.
— Почему ты находишься не на своем месте, органический?
И в тот же момент до Лю-Цзы донесся шепот с другой стороны. Он шел из-за ближайшей стены и содержал примерно следующее:
— Кого интересует эта чертова инструкция!
— Аккуратность важна, Сьюзен. На маленьком плане с внутренней стороны крышки есть подробное описание. Посмотри.
— И ты думаешь, это кого-то сразит?
— Прошу. Все нужно делать как следует.
— О, тогда дай это мне!
Мистер Белый приближался к Лю-Цзы, подняв топор.
— Здесь запрещается… — начал он.
— Жрите… О, боги… Жрите… «изысканейшую сладкую помадку, наполненную необыкновенной сливочной начинкой с ароматной клубникой и покрытой загадочным темным шоколадом»… серые вы ублюдки!
Целый дождь каких-то мелких предметов пролился на улицу. Некоторые из них треснули от удара.
Лю-Цзы услышал хныканье, или, скорее тишину, вызванную отсутствием хныканья, которое обычно слышал.
— О, нет, я исчеза…
Струя дыма, более ли менее вернувшая себе облик молочника, как будто только что выбравшегося из горящего дома, ворвалась в молочную.
— Что он о себе думает? — пробормотал он, сжимая чистейший уголок своего прилавка с такой силой, что согнул твердый металл. — Ха, о, да, они выкидывают меня прочь, но когда ты хочешь вернуться…
Металл под его рукой раскалился добела и закапал на пол.
— У меня есть клиенты. У меня есть клиенты. Люди на меня рассчитывают. Может моя работа сама по себе не слишком эффектная, но людям всегда нужно будет молоко…
Он хлопнул рукой по лбу. Растопленный металл испарился, коснувшись его кожи.
Головная боль это ужасно.
Он помнил времена, когда он был абсолютно один. Это сложно вспоминать, потому что… не было ничего, ни цвета, ни звуков, ни давления, ни времени, ни вращения, ни света, ни жизни…
Только Хаос.
И появилась мысль: Хочу ли я повторения этому? Вечно неизменный порядок? За этой мыслью, похожие на серебристых угрей, скользнули другие. Так или иначе, он был Всадником, и был им с тех самых пор как люди в городах из грязи на иссушенных равнинах дошли до некоей туманной идеи существования Чего-то, предшествовавшего всему остальному. И Всадник уловил шум мира. Люди в городах из грязи и люди в палатках из кожи, они инстинктивно ощущали, что мир кружит во множественной и равнодушной вселенной, и жизнь лишь тонюсенькая пленка между холодом космоса и бездной ночи. Они знали, что все, что они зовут реальностью, эта паутина случайностей, делающая их жизнь возможной — лишь пузырек в приливной волне.
Они страшились древнего Хаоса. Но сейчас…
Он открыл глаза и посмотрел на свои черные, дымящиеся руки. И сказал миру:
— Кто я сейчас?
Лю-Цзы услышал, как его голос вновь набрал скорость:
— ум…
— Нет, я подвела твой волчок, — сказала молодая женщина, стоящая прямо пред ним. Она отступила назад и окинула его критическим взором. Впервые за восемьсот лет Лю-Цзы почувствовал, что-то делает не так. Это из-за выражения на ее лице. Будто она рыскала и копалась внутри его головы.
— Значит, ты Лю-Цзы, — сказала Сьюзен. — Я Сьюзен Сто Гелит. На детали нет времени. Ты был вне в течение… ну, не очень долго. Нам нужно отвести Лобзанга к стеклянным часам. Ты будешь себя вести хорошо? Лобзанг говорит, что ты склонен плутовать.
— Только склонен? Удивлен, — Лю-Цзы огляделся. — Что здесь произошло?
Улица была пуста, если не считать застывших статуй. Но повсюду валялись сверкающие обертки и яркие фантики, а через всю стену протянулось пятно чего-то смахивающего на шоколадную глазурь.
— Некоторые из них убежали, — произнесла Сьюзен, подбирая с земли что-то, что, как он мог только надеяться, было гигантским шприцом для глазировки. — Почти все остальные передрались. Ты станешь отрывать что-нибудь кому-нибудь ради кофейного крема?
Лю-Цзы посмотрел ей в глаза. За восемьсот лет он научился читать людей. А Сьюзен была историей, которая велась с глубокой древности. Она, наверное даже знала о Первом Правиле, но ей было наплевать. Она была тем, с кем говорят уважительно. Но даже таким как она нельзя позволять делать все по-своему.
— Который с кофейным зерном наверху, или обычный? — спросил он.
— Думаю, из-за того, что без зерна, — сказала Сьюзен, не отводя взгляда.
— Ннет. Нет. Нет. Думаю, не стал бы, — сказал Лю-Цзы.
— Но они учатся, — сказал женский голос за спиной дворника. — Некоторые справились. Мы можем учиться. Вот как люди становятся людьми.
Лю-Цзы повернулся к говорившей. Она походила на светскую даму, у которой выдался по-настоящему неудачный день в молотилке.
— Можно я кое-что проясню? — сказал он, переводя взгляд с одной женщины на другую. — Вы сражались с серыми людьми при помощи шоколада?
