— Конечно, — Сьюзен искала крыши, по которым можно было бы спуститься вниз. Ей это не было интересно. Но… оно, кажется, хочет поговорить. Или, вернее, бесцельно поболтать.
— Это неверное утверждение. Это бессмыслица. Но теперь я верю, что это правда.
— Хорошо. Лифт уже должен был спуститься.
Полосы голубого света, словно форель, проскальзывающая в ручей, запрыгали вокруг дверей лифта. Ревизоры сбились в кучу. Они учились. Многие где-то раздобыли оружие. Остальным, по вполне понятным причинам, самым естественным казалось не пытаться заговаривать с теми, кто держит в руках что-либо угрожающее. Это апеллировало прямо к чему-то, обосновавшемуся в затылке.
И тем более неуместным оказалось то, что когда двое из них окрыли двери, за ними обнаружился медленно тающий полу шоколад с вишневым ликером.
Повеяло ароматом.
Выжил только один, а когда поела шоколада мисс Оранжевая, не осталось никого.
— Маленькое жизненное наблюдение, — сказала Сьюзен, стоя на краю музейного парапета. — Обычно, последний кусочек шоколада спрятан в ворохе пустых оберток.
Она нагнулась и взялась за верхушку водосточной трубы.
Она не была уверена в том, как это делается. Если она упадет… а упадет ли она? Для этого нет времени. У нее свое собственное время. Теоретически, если рациональным теориям вообще есть место в таком мире, это значит, что она просто плавно спуститься на пол. Но время проверять подобные концепции наступает только тогда, когда у вас нет другого выбора. Теория была просто идеей, а водосточная труба фактом.
Вокруг ее ладоней замерцало голубое свечение.
— Лобзанг? — тихо произнесла она. — Это ты, ведь так?
Это имя подходит нам, как и любое другое, — донесся до нее тихий вздох.
— Может это и глупый вопрос, но где ты?
Мы просто воспоминание. Сейчас я слаб.
— О, — Сьюзен скользнула чуть ниже.
Но я стану сильнее. Доберитесь до часов.
— Дело в этом? Но мы ничего не сможем сделать!
Времена изменились.
Сьюзен достигла земли. Леди ЛеГион неуклюже опустилась рядом. На ее вечернем платье появилось несколько новых дыр.
— Можно я дам несколько советов насчет стиля? — сказала Сьюзен.
— Я буду рада, — вежливо сказала ее светлость.
— Вишневые панталоны с таким платьем? Не лучшая идея.
— Нет? Они такие яркие и довольно теплые. Что мне следовало выбрать вместо них?
— С таким разрезом? Вообще-то ничего.
— Это приемлемо?
— Э… — Сьюзен некоторое время балансировала на гране открытия сложных тайн дамского белья кому-то, кто и кем-то то не был. — Наверное, пока этого кто-нибудь не обнаружит, да, — сказала она. — Это слишком долго объяснять.
Леди ЛеГион вздохнула.
— Все долго объяснять, — сказала она. — Даже про одежду. Заменители кожи, необходимые чтобы сохранить тепло тела? Так просто. Так просто на словах. Но так много правил и исключений, их просто невозможно понять.
Сьюзен оглядела Брод Вей. Он был битком набит остановившимся транспортом, но нигде не было ни следа Ревизоров.
— Мы встретимся с ними, — громко сказала она.
— Да. Их здесь несколько сотен, — сказала Леди ЛеГион.
— Почему?
— Потому что мы всегда хотели узнать, что значит жить.
— Тогда пойдем на Зефирную Улицу, — сказала Сьюзен.
— А что там?
— Винрич и Бутчер.
— Кто они?
— Думаю, настоящие Гер Винрич и Фрау Бутчер давно умерли. Но магазин по-прежнему процветает, — сказала Сьюзен и бросилась через улицу. — Нам нужна амуниция.
Леди ЛеГион побежала за ней.
— О, они делают шоколад? — сказала она.
— Медведи пукают в лесу? — сказала Сьюзен, и тут же осознала свою ошиб ку. [16]
Но поздно. Леди ЛеГион на мгновение задумалась.
— Да, — наконец сказала она. — Да, полагаю, что большинство видов производят извержение образом, о котором ты упомянула, по крайней мере, в зоне умеренного климата, но некоторые из здешних…
— Я хочу сказать, что да, они делают шоколад, — сказала Сьюзен.
Тщеславие, тщеславие, думал Лю-Цзы, пока молочный фургон катил по затихшему городу. Ронни, положим, бог, а люди такого типа не любят скрываться. Не совсем скрываться. Им нравится оставлять маленькие улики, некие изумрудные таблички, клинопись в могиле под пустыней — подсказки умному исследователю: я был здесь, и я был велик.
Чего могли бояться первые люди? Ночи, может быть. Холода. Медведей. Зимы. Звезд. Бесконечных небес. Пауков. Змей. Друг друга. Люди боялись очень многого.
Он залез в свой мешок и, вытащив из него потертый «Путь», наугад открыл его.
«Коан 97: «Паступай с другими так как хочеш штобы паступали с тобой». Хмм. Не поможет. Кроме того, он был не совсем уверен, что все точно записал, хотя это правило, безусловно, срабатывает. Он никогда не трогал морских млекопитающих, и они платили ему тем же.
— Что это за книжка, монах? — спросил Ронни.
— Это просто… маленькая книжка, — сказал Лю-Цзы. Он огляделся.
Фургон только что миновал бюро похоронных принадлежностей. Его хозяин приобрел большую стеклянную витрину, хотя профессиональному владельцу такого бюро, по сути, нечего продавать из того, что хорошо в ней смотрится; они обычно имеют дело с темными, мрачными драпировками и, возможно, с изящными урнами.
Имя Пятого Всадника.
— Ха! — тихо сказал Лю-Цзы.
— Что-то нашел смешное, монах?
— Если поразмыслить, это очевидно, — сказал Лю-Цзы, скорее самому себе, нежели Ронни. Он развернулся на своем сиденье и протянул ему руку.
— Приятно познакомиться, — сказал он. — Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?
И он назвал его имя.
Сьюзен проявила нетипичную для нее неточность. Назвать Винрича и Бутчера «производителями шоколада», все равно, что назвать Леонардо Квирмского «неплохим художником, который на скорую руку мастерит поделки», или Смерть «не тем парнем, которого хотел бы встречать каждый день». Это было верно, но не совсем.
Во-первых, они не производили, они творили. И это существенная разница. [17]
А пока их элитный магазин продавал результаты, они не делали глупостей, заполняя ими витрины. Это было бы немного… ну, чересчур. Обычно, В amp;Б драпировали ее шелком и бархатом, ставили маленькую подставку с может быть одним из своих особых сортов пралине или не более чем тремя прославленными сортами глазированной карамели. Ценников не было. Если вы спрашивали о цене сладостей В amp;Б, вы не могли их себе позволить. А если вы попробовали одну, но все равно не могли себе их позволить, вы начинали откладывать, экономить, грабить и продавать своих престарелых родителей, только чтобы еще раз набить рот сладостями, в которые влюбился ваш язык, и которые превратили вашу душу во взбитые сливки.
