Может старик и мошенничал с драками, но здесь все было честно. Мир из голубого стал индиговым, а потом неестественно чернильно-черным, словно в затмение.
Это было глубокое время. Лобзанг знал, в нем нельзя оставаться долго. Даже если вы стерпите жуткий холод, в теле оставались неприспособленные для такой среды детали. Зайди слишком далеко, и ты умрешь, если начнешь выходить слишком быстро…
Он, как и любой другой подмастерье, конечно, не видел этого, но в классах было достаточно графиков. Жизнь может стать намного, намного мучительнее, если кровь начнет двигаться через время быстрее, чем кости. Она будет еще и намного короче.
— Я не могу… продолжать, — задыхаясь, крикнул он, следуя за Лю-Цзы сквозь фиолетовый мрак.
— Можешь, — выдохнул дворник. — Ты же быстр, так?
— Меня не… учили… этому!
Город приближался.
— Такому никого не учат! — прогремел Лю-Цзы. — Ты просто делаешь это, и видишь, что у тебя здорово получается!
— А что случается, если ты видишь, что у тебя не очень здорово получается? — спросил Лобзанг. Бег стал легче. У него больше не было чувства, будто с него пытаются стащить кожу.
— Мертвые ничего уже не могут увидеть, — ответил Лю-Цзы. Он обернулся к ученику, и его злая ухмылка желтозубо прочертила тьму. — Улавливаешь? — добавил он.
— Я… Я на пределе…
— Хорошо! Тогда мы прибавим хода…
К ужасу Лобзанга дворник принялся дальше растворятся в темноте.
Он призвал на помощь силы, которых, он знал, у него нет. Он молил свою печень остаться с ним, и, чувствуя, как скрипит его мозг, принялся нагонять дворника.
Фигура Лю-Цзы стала светлее, когда Лобзанг оказался на одном уровне с ним.
— Все еще здесь? Еще один рывок, парень!
— Не могу!
— Еще как можешь!
Лобзанг захлебнулся замерзшим воздухом и прошел…
… туда, где свет оказался спокойного бледно-голубого оттенка, а Лю-Цзы медленно бежал между замерших повозок и неподвижных людей у городских ворот.
— Видишь! Проще пареной репы, — сказал дворник. — Просто удерживай это, и все будет прекрасно.
Это походило на ходьбу по канату. Все отлично, пока ты об этом не думаешь.
— Но в скрижалях сказано, что ты проходишь через синий, затем фиолетовый, а потом ударяешься о Стену, — сказал Лобзанг.
— Ах, ну, скрижали, — произнес Лю-Цзы, и ничего не добавил, вместо него все сказал его тон. — Это Желоб Циммермана, парень. Тебе легче, когда знаешь, что он здесь. Аббат говорит, что это имеет какое-то отношение к… как же это? О, да, граничные условия. Нечто вроде… пены в приливе. Мы прямо на границе, мальчик!
— Но мне легко дышать!
— Ага. Надо же такому случиться! Продолжай двигаться или израсходуешь весь воздух около своего тела. Старый добрый Циммерман, да? Он был одним из лучших. И он считал, что прямо перед Стеной есть еще одна впадина.
— Он был там?
— Не думаю.
— Почему.
— То, как он взорвался, подсказывает мне это. Не беспокойся! Ты можешь продолжать легко нарезать здесь. Тебе не нужно волноваться об этом. У тебя уже есть о чем волноваться! Следи за этими облаками!
Лобзанг посмотрел вверх. Даже в этом голубовато-голубом пейзаже тучи над городом выглядели угрожающе.
— Так было и в Убервальде, — сказал Лю-Цзы. — Часам нужно много энергии. Грозу пригнало из ниоткуда.
— Но город огромен! Как мы найдем в нем часы?
— Для начала направимся в центр, — сказал Лю-Цзы.
— Почему?
— Потому что, если повезет, нам не придется бежать далеко, когда ударит молния.
— Дворник, никто не может перегнать молнию!
Лю-Цзы развернулся и, схватив Лобзанга за робу, подтащил к себе.
— Тогда, скажи мне, куда бежать, шустряк! — закричал он. — Или третий глаз для тебя вырастить слишком сложно! Ни один ученик не способен найти Желоб Циммермана! На это требуются сотни лет подготовки! И никто не может заставить Удлинители встать на цыпочки и плясать под свою дудку, после того как в первый раз увидит их! Думаешь, я сумасшедший, не правда ли? Сирота, странные возможности… кто ты, черт тебя дери, такой? Мандала знает тебя! Ну, я просто смертный, и все, что знаю, так это будь я проклят, если позволю еще раз уничтожить этот мир! Так помоги же мне! Чем бы ты ни обладал, мне нужно это сейчас! Используй это!
Он отпустил его и отступил назад. На его лысой голове пульсировала вена.
— Но я не знаю, что я могу…
— Так выясни это!
тик
Протокол. Правила. Прецедент. Способы вести дела. Вот, как мы всегда работали, думала Леди ЛеГион. Это и то должно соответствовать тому. Это всегда было нашей силой. И я не знаю, может ли это стать слабостью?
Если бы взгляды могли убивать, от доктора давно бы Хопкинса осталось пятно на стене. Ревизоры следили за каждым его движением, как кошка следит за новой породой мышки.
Леди ЛеГион была воплощена намного раньше остальных. Время может изменить тело, особенно, если вам не приходилось иметь его раньше. Она бы не стала глазеть на него и кипеть от злости. Она бы вбила бы его в землю. Что значит всего один человек?
Она осознала, с некоторым удивлением, что ее мысли были мыслями человека.
Но у остальных еще молоко на губах не обсохло. Они пока не знают о раздвоении, которое придется пережить в теле человека. Пока они только осознали, как тяжело думать, находясь внутри маленького темного мирка позади глаз. Ревизоры решают что-то в согласии с тысячами, миллионами других Ревизоров.
Рано или поздно им придется научиться думать самостоятельно. Это займет некоторое время, потому что сначала, они попытаются учиться друг у друга.
В настоящий момент они с величайшей подозрительностью разглядывали чайный поднос Игора.
— Распитие чая — это протокол, — сказала Леди ЛеГион. — Мне придется настоять.
— Это правда? — Рявкнул мистер Белый на доктора Хопкинса.
— О, да, — сказал доктор. — Обычно, с имбирным бисквитом, — с надеждой добавил он.
— Имбирный бисквит, — повторил мистер Белый. — То есть темно-красной окраски?
— Да, фэр, — сказал Игор. Он кивнул на тарелку на подносе.
— Я бы хотела попробовать имбирный бисквит, — вызвалась мисс Красная.
«О, да, — подумала Леди ЛеГион. — Пожалуйста, попробуй имбирный бисквит».
— Мы не едим и не пьем! — грубо одернул ее мистер Белый. Он с величайшим подозрением глянул на Леди ЛеГион. — Это может вызвать неадекватность мышления.
