— У тебя даже есть прислуга, подгоняющая транспорт. — Вот это стиль! — и с этими словами он испарился.
— КАКОЙ ЛЮБОПЫТНЫЙ ЧЕЛОВЕК, — сказал Смерть. — А, СЬЮЗЕН. СПАСИБО, ЧТО ПРИШЛА. КРУГ НАШИХ ПОИСКОВ СУЖАЕТСЯ.
— Наших поисков?
— ВЕРНЕЕ ТВОИХ ПОИСКОВ.
— Теперь этим занимаюсь только я?
— У МЕНЯ ЕСТЬ ДРУГИЕ ДЕЛА, КОТОРЫМИ Я ДОЛЖЕН ЗАНЯТЬСЯ.
— Более важные, чем конец света?
— ОНИ И ЕСТЬ КОНЕЦ СВЕТА. ПРАВИЛА ГЛАСЯТ, ЧТО ВСАДНИКИ ДОЛЖНЫ ВЫЕХАТЬ.
— Эта старая легенда? Но ты не должен делать этого!
— ЭТО МОЕ НАЗНАЧЕНИЕ. Я ДОЛЖЕН ПОДЧИНЯТЬСЯ ПРАВИЛАМ.
— Почему? Они нарушают правила!
— ИМ УДАЛОСЬ ОБОЙТИ ИХ. ОНИ НАШЛИ ЛАЗЕЙКУ. У МЕНЯ НЕТ ТАКОГО ВООБРАЖЕНИЯ.
«Это как Джейсон и Битва при Канцелярском Шкафе, — подумалось Сьюзен. — Вы скоро узнаёте, что «Никто не открывает Канцелярский Шкаф» — запрет, который семилетним просто не понятен. Вы должны подумать и разбить фразу на более простые условия: «Никто, Джейсон, неважно зачем, нет, даже если им показалось, что кто-то звал на помощь, никто — ты слушаешь, Джейсон? — не должен открывать Канцелярский Шкаф, или случайно упасть на дверную ручку так, чтобы она открылась, или угрожать Риченде, что заберешь ее плюшевого мишку, если она не откроет Канцелярский Шкаф, или стоять поблизости, когда из ниоткуда подует таинственный ветер и распахнет дверцу, хотя такое и бывает, это не должно произойти так или каким-нибудь другим способом, открывшись само или чьими-то руками, подпрыгнув на половице или, может быть, кто-то изыщет какой-нибудь еще способ проникнуть внутрь Канцелярского Шкафа, Джейсон!
— Значит лазейка, — сказала Сьюзен.
ДА.
— Ну, почему бы тебе не найти еще одну такую?
— Я МРАЧНЫЙ ЖНЕЦ. Я НЕ ДУМАЮ, ЧТО ЛЮДИ ХОТЯТ, ЧТОБЫ Я СТАНОВИЛСЯ БОЛЕЕ… ИЗОБРЕТАТЕЛЬНЫМ. ОНИ ПРЕДПОЧТУТ, ЧТОБЫ Я ВЫПОЛНЯЛ ПРЕДНАЗНАЧЕННУЮ МНЕ РОЛЬ, СОГЛАСНО ОБЫЧАЮ И ПРАКТИКЕ.
— И ты, значит, просто… выедешь?
— ДА.
— Где?
— ВЕЗДЕ, Я ДУМАЮ. КСТАТИ, ТЕБЕ ПОНАДОБИТЬСЯ ВОТ ЭТО.
Смерть передал ей жизнеизмеритель.
Это был особенный жизнеизмеритель, немного больше обычного. Она с неохотой взяла его. Он походил на песочные часы, но те сверкающие песчинки, что сыпались вниз, были секундами.
— Ты же знаешь, я не люблю выполнять… эти дела с косой, — сказала она. — Это… Эй, да он тяжелый!
— ЭТО ЛЮ-ЦЗЫ, МОНАХ ИСТОРИИ. ВОСЕМЬСОТ ЛЕТ. У НЕГО ЕСТЬ ПОДМАСТЕРЬЕ. Я УЗНАЛ ЭТО, НО Я НЕ МОГУ ОЩУТИТЬ ЕГО, НЕ МОГУ ВИДЕТЬ. ОН ТОТ, КТО НАМ НУЖЕН. БИНКИ ОТВЕЗЕТ ТЕБЯ К МОНАХУ, И ТЫ НАЙДЕШЬ ДИТЯ.
— А потом что?
— ПОЛАГАЮ, ЕМУ ПОНАДОБИТЬСЯ КОЕ-КТО. КОГДА ТЫ НАЙДЕШЬ ЕГО, ОТПУСТИ БИНКИ. ОН ПОНАДОБИТЬСЯ МНЕ.
Губы Сьюзен шевельнулись, в то время как память вступила в противоречие с мыслями.
— Чтобы на нем выехать? — сказала она. — Ты что, действительно ждешь Апокалипсис? Ты серьезно? Никто в такие вещи давно уже не верит!
— Я ВЕРЮ.
У Сьюзен отвисла челюсть.
— Ты действительно собираешься сделать это? Зная все, что ты знаешь?
Смерть погладил Бинки по морде.
— ДА, — сказал он.
Сьюзен с подозрением покосилась на своего деда.
— Погоди, это какой-то фокус, так…? Ты что-то задумал и даже не собираешься рассказать об этом мне, верно? Ты ведь вовсе не собираешься ждать конца света, а потом праздновать его, ведь так?
— МЫ ДОЛЖНЫ ВЫЕХАТЬ.
— Нет!
— ТЫ НЕ СКАЖЕШЬ РЕКАМ ПОВЕРНУТЬ ВСПЯТЬ. ТЫ НЕ ПРИКАЖЕШЬ СОЛНЦУ НЕ СВЕТИТЬ. И ТЫ НЕ БУДЕШЬ ГОВОРИТЬ МНЕ, ЧТО Я ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ, А ЧТО НЕТ.
— Но это так… — выражение лица Сьюзен изменилось, и Смерть вздрогнул. — Я думала, тебя это волнует!
— ВОЗЬМИ ЕЩЕ ЭТОТ.
Безо всякой хоты Сьюзен приняла второй жизнеизмеритель из рук деда.
— ОНА МОЖЕТ СКАЗАТЬ ТЕБЕ.
— И кто это?
— ПОВИТУХА. — Сказал Смерть. — А СЕЙЧАС… НАЙДИ СЫНА.
Он пропал.
Сьюзен посмотрела на жизнеизмерители в своих руках. Он опять сделал это с тобой! — заорала она на себя. — Тебе не обязательно лезть в это, ты можешь просто отложить эту штуку, вернуться в класс и вновь стать обычным человеком, ты просто знаешь, что не станешь этого делать, и он это знает…
— ПИСК?
Смерть Крыс сидел между ушей Бинки, сжав пучок белых волос, и всем своим видом давал понять, что страшно торопиться. Сьюзен подняла руку, чтобы смахнуть его, но остановилась. Вместо этого она сунула в лапы крысы тяжелый жизнеизмеритель.
— Приноси пользу, — сказала она, берясь за поводья. — Зачем я это делаю?
— ПИСК.
— Я вовсе не добрая в душе!
тик
Крови было на удивление немного. Голова покатилась в снег, а тело медленно рухнуло рядом.
— Вы только что убили… — начал Лобзанг.
— Секундочку, — сказал Лю-Цзы. — В любую минуту…
Безголовое тело исчезло. Стоящий на коленях снежный человек повернулся к Лю-Цзы, прищурился и сказал:
— Немного больноо.
— Простите.
Лю-Цзы повернулся к Лобзангу.
— Запомни это! — приказал он. — Меня может не стать, но ты будешь готов. Ты должен удержать в памяти то, чего сейчас уже не случилось, понял? Запомни, время гораздо более пластично, чем думают люди, если будешь мыслить в нужном направлении! Просто небольшой урок! Видеть, значит верить!
— Как он это сделал?
— Хороший вопрос. Они могут сохранить свою жизнь в определенной точке, а затем вернуться в нее, если их убили, — сказал Лю-Цзы. — Как это делается…ну, аббат провел большую часть своих реинкарнаций в поисках ответа. Кажется, больше никому не удалось это узнать. Слишком много всяких квантов вовлечено, — он затянулся своей вечной самокруткой. — Должно быть чертовски сложно, если больше никто не может этого понять. [14]
— Каак поживает доргоой аббаат? — спросил снежный человек, поднимаясь и вновь беря путешественников на руки.
— Прорезаются зубы.
— А. Реинкарнаация это всегда трудно, — сказал снежный человек, возобновляя свой размашистый шаг.
— Зубы хуже всего, как он говорит. Вечно режутся и чешутся.
— С какой скоростью мы идем? — спросил Лобзанг.
Шаги снежного человека больше напоминали серию прыжков с одной ноги на другую; кроме того, в них было столько упругости, что каждое приземление пробуждало воспоминания о морской качке. Седоков начинало убаюкивать.
