Ваймс уставился на сцену. Он не понимал песен, текст которых был сложнее, чем в песнях типа «Ах, куда подевалась перчица (и студень уж совсем не тот)».
– Кровавый Топор и Железный Молот… – пробормотал он.
Сидящие рядом гномы принялись бросать на него раздраженные взгляды.
– А кто из них…
– Шелли уже говорила тебе. Они оба были гномами, – резко ответила Сибилла.
– А, – мрачно произнес Ваймс.
Все эти вопросы были выше его понимания. Есть мужчины, и есть женщины. Все просто и понятно. Сэм Ваймс был незамысловатым человеком, когда дело касалось того, что поэты громко величали «списками любви»
[20]
. Он знал, что на некоторых улицах Теней можно найти самые экзотические удовольствия, однако смотрел на все это как на далекие страны – он в них никогда не бывал, а значит, это не его проблемы. Правда, иногда он диву давался: и до чего только не додумаются люди, если им предоставить побольше свободного времени!
Однако с гномами… Это было так же трудно вообразить, как пытаться нарисовать себе мир, не глядя на его карту. Гномы не то чтобы игнорировали секс, просто… не считали его важным. Вот бы и с людьми было так. Работать стало бы намного проще.
На сцене дело дошло до смертного ложа. Ваймсу с его поверхностными знаниями уличного гномьего было трудно разобраться, что именно происходит. Кто-то умирал, кто-то другой сильно сожалел о происходящем. У обоих главных певцов были бороды, в которых можно было спрятать целый курятник. Что же касается актерской игры, то выражалась она большей частью в периодическом взмахе рукой.
Впрочем, вокруг него периодически раздавались сдавленные всхлипы, иногда кто-то сморкался. Даже у Сибиллы дрожала нижняя губа.
«Это ведь всего лишь песня! – хотелось воскликнуть ему. – Она далека от реальности. Реальны преступления, улицы и погони… Песня не поможет тебе выбраться из трудного положения. Попробуй спеть перед вооруженным стражником в Анк-Морпорке, увидишь, к чему это приведет…»
После представления зрители долго и тепло аплодировали – как всегда бывает, когда аудитория не совсем поняла, о чем ей пытались рассказать, но инстинктивно осознает, что надо бы показать обратное. Затем Ваймс принялся пробиваться сквозь толпу на выход.
Ди разговаривал с каким-то юношей крепкого телосложения и в черных одеждах. Молодой человек показался Ваймсу знакомым. Очевидно, как и Ваймс ему, поскольку юноша резко, почти вызывающе кивнул, приветствуя его.
– А, ваша светлость Ваймс, – сказал он. – И как вам опера?
– Особенно понравился эпизод, в котором пелось о золоте, – ответил Ваймс. – А вы?…
Молодой человек щелкнул каблуками.
– Вольф фон Убервальд.
Что-то переключилось в голове Ваймса, и глаза сразу начали отмечать детали: немного удлиненные резцы, слишком густые светлые волосы на шее…
– Брат Ангвы? – уточнил он.
– Именно, ваша светлость.
– Стало быть, ты, так сказать, волковольф?
– Благодарю вас, ваша светлость, – торжественно кивнул Вольф. – Очень смешно. Честное слово! Давненько не слышал столь смешных шуток! Знаменитое анк-морпоркское чувство юмора!
– Я вижу серебро на твоем… мундире. Эти… эмблемы. Волчьи головы с молниями вместо клыков…
Вольф пожал плечами.
– Сразу видно стражника. Ничто не ускользнет от вашего внимания, да? Но это не серебро, а никель!
– Что-то я не припомню эту эмблему. И какого она полка?
– Нас скорее можно назвать… движением, – поправил Вольф.
Он и повадками напоминал Ангву. Выглядел так, словно в любой момент готов был броситься в бой, словно все тело его представляло собой готовую распрямиться пружину, и вариант отступления здесь даже не рассматривался. Когда у Ангвы было плохое настроение, люди при встрече с ней ежились и поднимали воротники, сами не отдавая себе отчета почему.
Брат и сестра отличались только глазами. У Вольфа были глаза… Нет, даже не волка. Ни у одного животного не могло быть таких глаз, но Ваймсу приходилось видеть подобный взор в некоторых не очень благоприятных для здоровья анк-морпоркских питейных заведениях, из которых, если повезет, ты успевал уйти, прежде чем ослепнешь от выпитого.
Колон называл таких людей «бутылочниками», Шнобби предпочитал термин «психи долбаные». Как их ни называй, тупоголового, злобного и подлого скота Ваймс узнавал сразу. Победить в схватке с таким человеком можно, только вырубив его или серьезно ранив, потому что в противном случае он приложит все силы, чтобы отправить тебя на тот свет. В обычных питейных заведениях драчуны настолько далеко не заходили, ведь убийство стражника грозило большими неприятностями как для убийцы, так и для всего его окружения, но подлинного психа подобные мелочи не волнуют, потому что, когда он дерется, его мозги находятся совсем в другом месте.
– Что, ваша светлость, какие-то проблемы? – улыбнулся Вольф.
– А? Да нет, просто… задумался. Мне почему-то кажется, что мы уже встречались.
– Сегодня утром вы заезжали к моему отцу.
– Ах да.
– Мы не всегда перекидываемся к приезду гостей, – пояснил Вольф.
И в его глазах зажглись оранжевые огоньки. До сегодняшнего дня Ваймс считал, что «горящие глаза» – это не более чем фигура речи.
– Прошу меня извинить, но я должен переговорить с дегустатором идей, – сказал Ваймс. – Политика, ну что тут поделаешь…
Он отвел Ди в сторонку.
– Дрема посещал Пещеру Лепешки каждый день в одно и то же время?
– Думаю, да. Впрочем, это зависело от других его обязанностей.
– Значит, он необязательно посещал пещеру каждый день в одно и то же время? Как часто происходила смена караула?
– Каждые три часа.
– Он приходил до смены караула или после?
– Это зависело от…
– О боги! Стражники что, ничего не фиксировали?
Ди изумленно уставился на Ваймса.
– Вы хотите сказать, что он мог прийти и два раза в день?
– Отличная догадка. Но я хочу сказать немного другое. Кто-то еще мог прийти туда. Некий гном приплывает на лодке с двумя свечами… Мог ли он вызвать у стражников повышенный интерес? А если бы другой гном с двумя свечами приплыл на лодке через час или чуть позже, когда караул сменился?… Чем он рисковал? Даже в том случае, если бы нашего мошенника остановили, ему достаточно было бы пробормотать что-нибудь о… скажем, плохих свечах или отсыревших фитилях. На самом деле он мог чем угодно отговориться.
