– Что с нами происходит? – прошипела Маграт. – Почему наша сила троих не действует?
– Ну, во-первых, он должен стоять неподвижно… – ответила нянюшка.
– Немедленно прекрати! – закричала Маграт. – Как ты смеешь курить в моем замке?! Курение серьезно вредит окружающим!
– А как насчет «Вы за это еще заплатите»? Это ведь обязательная реплика, – поинтересовался граф, игнорируя слова Маграт, и стал подниматься по лестнице.
Ведьмы беспомощно, словно воздушные шарики, раскачивались перед ним в воздухе. Дверь зала с треском захлопнулись.
– Кто-то обязательно должен ее произнести, – настаивал граф.
– Вы за это еще заплатите!
Граф просиял.
– Надо же, я даже не заметил, как шевелились ваши губы…
– Убирайся прочь и возвращайся в могилу, откуда ты явился, нечестивый призрак!
– А он откуда тут взялся? – спросила нянюшка.
Прямо перед вампирами откуда-то сверху свалился всемогучий Овес.
«Он пробрался сюда по хорам, – сообщила Пердита Агнессе. – Внимательнее смотреть надо».
Балахон священнослужителя был покрыт пылью, воротник порвался, но глаза сверкали священным гневом. Он сунул что-то графу прямо в лицо и быстренько глянул в зажатую в другой руке небольшую книжицу.
– Э… «Изыди, ты, червь Ревма, и не смей боле…»
– Прощу прощения? – переспросил граф.
– «…Боле тревожить мене…»
– Можно, я перебью?
– «…Ибо дух, что мучит тебя…»
– Что?
Граф вытащил блокнот из вдруг ставшей безвольной руки Овса.
– «Наковальня ведьм», если не ошибаюсь? – уточнил он. – А почему ты так удивлен? Я помогал писать эту книгу, ничтожество!
– Но… вы… она была написана несколько веков назад! – выдавил Овес.
– И что? Я внес свой вклад в написание «Ведра гвоздей ведьм», «Разводного ключа ведьм»… и самого «Великого инструментария»! Понимаешь? Это тебе не какие-то глупые романчики про вампиров! – почти прорычал граф. – О, я помню твоих пророков. Чокнутые бородатые старики с гигиеническими привычками дурностаев, но, клянусь всем безумством мира, в них была страсть! Они не занимали свои умы псевдосвятой чепухой и мучениями. Они произносили идиотские слова так, словно верили в них, доказывали их истинность с пеной святости у рта. Вот они были настоящими священнослужителями, в их животах бурлили огонь пополам с желчью! А ты – жалкое посмешище.
Он отбросил блокнот в сторону и взял в руку медальон.
– А, священная черепаха Ома, которая, насколько помню, должна заставить меня съежиться от страха. Ну и ну. Очень плохая копия. Дешевка.
– Да что тебе может быть известно об этом, враг рода человеческого? – нашел в себе силы откликнуться Овес.
– Нет-нет, – поморщился граф. – Это для всякого рода демонов.
Он отдал черепаху Овсу.
– Тем не менее попытка засчитывается, – сказал он. – Если мне когда-нибудь захочется выпить чашку чая с булочкой или послушать хоровое пение, я обязательно загляну в вашу миссию. Но в данный момент ты мне… мешаешь!
И он ударил священнослужителя так сильно, что тот отлетел под длинный стол.
– Вот где истинное место смиренным, – возвестил граф. – Ну, теперь осталось дождаться, когда появится матушка Ветровоск. Это может произойти в любую минуту. Неужели вы думали, что она понадеется на вас?
По залу разнесся грохот ударов огромного железного дверного молотка.
Граф с довольным видом кивнул.
– Вероятно, это она, – сказал он. – Иначе и быть не может. Самый подходящий момент.
Дверь открылась, ветер с завыванием влетел в зал, принеся с собой дождь, мелкие веточки и похожую на сорванный лист матушку Ветровоск. Она была промокшей до нитки и грязной, ее платье было разорвано в нескольких местах.
Агнесса вдруг поняла, что никогда не видела матушку мокрой – даже после самого сильного дождя, но сейчас на ней сухого места не было. Вода текла с нее ручьем, оставляя на полу мокрые следы.
– Госпожа Ветровоск! Как любезно с твоей стороны заглянуть к нам, – поклонился граф. – Ты проделала столь долгий путь в такую темную ночь. Прошу, устраивайся у огня и отдохни.
– Я пришла сюда не отдыхать, – сказала матушка.
– По крайней мере выпей что-нибудь, перекуси.
– Я пришла сюда не есть и не пить.
– Тогда зачем же?
– Ты знаешь, зачем я пришла.
«Она выглядит какой-то маленькой, – сказала Пердита. – И усталой».
– Ах да. Запланированное сражение. Великая игра. Торговая марка Ветровосков. И… позволь предположить… твое торговое предложение будет звучать приблизительно так: «Если я одержу победу, я рассчитываю, что ты освободишь всех и уберешься обратно в свой Убервальд». Я прав?
– Нет, я рассчитываю на то, что ты сдохнешь.
Агнесса с ужасом заметила, что матушка слегка покачивается. Граф улыбнулся.
– Превосходно! Но… я могу догадаться о ходе твоих мыслей, госпожа Ветровоск. Вряд ли этот план у тебя единственный. Сейчас ты стоишь здесь, передо мной, и вот-вот упадешь в обморок от изнеможения, однако… я не совсем уверен в том, что говорят мне мои глаза.
– Мне совершенно наплевать, в чем ты уверен, а в чем – нет, – перебила его матушка. – Зато я уверена в том, что ты меня отсюда не выпустишь. Потому что ты понятия не имеешь, куда я могу отправиться и что буду делать. Ведь я могу следить за тобой, мои глаза будут повсюду. Я могу оказаться за любой дверью. Многие люди обязаны мне, и я могу обратиться за помощью к ним. Я могу напасть с любой стороны, в любой момент. И злости мне не занимать.
– Ну и что? Если бы я был настолько неучтив, то мог бы убить тебя прямо сейчас. Достаточно обычной стрелы. Капрал Швиц?
Наемник махнул рукой, очевидно, изобразив то, что у наемников сходило за салют, и поднял арбалет.
– А в этом ты уверен? – спросила матушка. – И твой громила уверен, что успеет выстрелить второй раз? Что я буду стоять на прежнем месте?
– Ты не умеешь менять форму, госпожа Ветровоск. И, судя по твоему виду, сейчас тебе не до беготни.
– Она говорит о перемещении своей сущности в другую голову, – подсказал Влад.
Ведьмы переглянулись.
– Прости, Эсме, – сказала наконец нянюшка Ягг. – У меня чтой-то голова совсем не варит. Видимо, маловато выпила.
– Ну да, конечно, – кивнул граф. – Знаменитый трюк с Заимствованием.
– Но ты не знаешь, куда я отправлюсь, и не знаешь, насколько далеко, – устало произнесла матушка. – Не знаешь даже, в чью голову. И вообще, голова ли это будет. Тебе известно обо мне только то, что ты смог прочесть в мыслях других людей, а они многого обо мне не знают. Очень многого.
