— С этим можно справиться, — сказал Чудакулли. — Все, что требуется, это упорно твердить себе, что тебя такой расклад не устраивает. И главное, не паниковать.
— А я паникую! — взвизгнул Думминг. — Просто… хви-и.. очень медленно! И у меня такое чувство… хви-и… будто я все время падаю вперед!
— О, это назвается «принятие собственной смертности», — ответил Чудакулли. — Рано или поздно нечто подобное переживают все.
— И еще… хви-и… кажется, моя память начала… хви-и…
— И почему тебе так кажется?
— Что значит «почему»? Вы что, издеваетесь… хви-и… надо…
В голове Думминга что-то взорвалось. Его оторвало от земли. На какое-то мгновение ему показалось, будто он с головой погрузился в ледяную воду.
А затем кровь вновь хлынула в сосуды.
— Прекрасно, юноша, — поздравил Чудакулли. — Седина уходит.
— О-о… — Думминг рухнул на колени. — Это было все равно что надеть свинцовый костюм! Не хотелось бы снова пережить ТАКОЕ!
— В таком случае лучше тебе покончить жизнь самоубийством, — пожал плечами Чудакулли.
— Вы хотите сказать, это ПОВТОРИТСЯ?
— Весьма вероятно. Один раз наверняка.
Когда Думминг поднялся на ноги, глаза у него блестели металлическим блеском.
— Давайте найдем тех, кто строит это место, и попросим их вернуть нас домой, — предложил он.
— Знаешь, они ведь могут и не внять нашей просьбе, — ответил Чудакулли. — Боги довольно сумасбродные типы.
Думминг решительно закатал рукава. На языке волшебников это было все равно что передернуть затвор пистолета.
— А мы настоим на своем, — заявил он.
— В самом деле, Тупс? А как насчет вреда, который мы можем нанести волшебной экологии?
Взглядом Думминга сейчас можно было прошибать стены.
Чудакулли недавно перевалило за семьдесят, однако в волшебной среде это даже за возраст не считалось (главное для волшебника — пережить первые полвека; потом волшебники живут еще два раза по столько, а то и больше). Назвать свой нынешний возраст Думминг затруднился бы, но он словно наяву слышал, как уже сейчас где-то точится лезвие, готовое вскоре вонзиться ему в спину. Одно дело — знать, что движешься из пункта А в пункт Б, и совсем другое — увидеть пункт назначения воочию.
— А не пошла бы она, — ответил Думминг
[21]
.
— Правильно замечено, господин Тупс. Вижу, из тебя все-таки может получиться волшебник. А вот и декан… О…
Одежда декана вдруг начала раздуваться — но своего прежнего размера так и не достигла. Остроконечная шляпа держалась теперь на голове декана исключительно благодаря ушам, которые выглядели куда краснее и больше, чем это помнил Думминг.
Чудакулли приподнял шляпу.
— Руки прочь, дедуля, — рявкнул декан.
— Ага, — произнес аркканцлер. — Лет этак тринадцать. И это многое объясняет. Ну что, декан, ты с нами или как?
— Еще чего! — Подросток-декан громко хрустнул суставами пальцев. — Ха! Я опять молод, а все вы очень скоро двинете копыта. Тогда как у меня впереди вся жизнь!
— Во-первых, вся твоя жизнь пройдет здесь, а во-вторых, декан, тебе кажется, что нет ничего лучше, чем быть деканом, когда тебе тринадцать? Но через пару минут ты вообще забудешь, что когда-то занимал деканскую должность. Старушка временная железа придет в себя, и она не допустит, чтобы ты помнил что-то еще кроме того, что положено в тринадцать лет. Ты следишь за моей мыслью? Да ты уже начал забывать, иначе бы все это знал! В общем, придется тебе, декан, начинать все заново… А.
Скорее не мозг контролирует тело, а оно — мозг. Подростковый возраст не самое лучшее время жизни. Как и старость, если уж на то пошло, но, по крайней мере, в старости вас не беспокоят прыщи, да и некоторые другие железы поунялись, и можно себе позволить прикорнуть после обеда или беззастенчиво таращиться на юных красоток. Всеми прелестями пожилого возраста декан еще не успел насладиться, а вот каждый юношеский прыщ, все сопровождающие взросление моральные и физические муки твердо отпечатались в его морфогенетической памяти. Одного раза, решило его тело, более чем достаточно.
И декан стал расширяться. Особенно голова: она словно бы раздулась и теперь вполне соответствовала по размеру ушам.
Декан довольно потер лицо. Ни единого прыщика.
— Уж пять минут-то могли бы дать мне побыть молодым, — ворчливо произнес он. — Что это было?
— Временной провал, — объяснил Чудакулли. — Ты уже с ними сталкивался. О чем ты вообще думал?
— О сексе.
— Ну да, конечно… Глупо было спрашивать. — Чудакулли окинул взглядом пустынный берег. — Господин Тупс считает, что можно… — начал он, и осекся. — О боги! Там ЛЮДИ!
К ним двигалась молодая женщина. Покачивая бедрами.
— Ого-го, — сказал декан. — Это, случаем, не дикарка?
— Дикарки должны носить юбки из травы, — покачал головой Чудакулли. — А это… Что это такое, Тупс?
— Саронг.
— А мне так и саронга вполне достаточно, ха-ха! — оживился декан.
— Сразу хочется помолодеть лет этак на пятьдесят, — произнес заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
— Мне хватило, — заявил декан. — Кстати, кто-нибудь заметил, как я удачно пошутил? Тупс сказал, мол, это саронг, а я…
— А в руках она что держит?
— …Нет, послушайте, а я ему и говорю, мол, мне…
— Кажется… кокосы… — приставив к глазам руку козырьком, определил Думминг.
— Скорее нечто похожее на кокосы, — уточнил главный философ.
— …Мне саронга вполне достаточно, типа…
— ОДИН кокос точно, — сказал Чудакулли. — Я, конечно, ничего не имею против, но эти дикарки — разве они обычно не черноволосые? Рыжие волосы — по-моему, это как-то не совсем типично.
— … Мне все равно, юбка из травы или…
— Интересно, откуда она этот кокос взяла? — осведомился профессор современного руносложения. — Или он сюда приплыл, как и мы?
— … Да послушайте же, когда Тупс сказал о саронге, я…
— Кого-то она мне напоминает. — Чудакулли задумчиво потер подбородок.
— Я как-то был в Музее Своеобычных Необычностей, — вступил в беседу главный философ. — Так там есть один прибор, называется коко… гм… мер. Да, кокомер. Весьма любопытной формы. Бьюсь об заклад, вы ни за что не догадаетесь, о ком я при виде его сразу подумал!
