Он затряс рукой и выронил раскаленный кубик. Оплавившийся до неузнаваемости чарометр покатился по палубе.
— Но это невозможно! — вскричал Думминг. — Эти приборы выдерживают напряжение в миллион чар!
Облизав палец, Чудакулли поднял его в воздух. Вокруг пальца сразу образовался пурпурово-октариновый ореол.
— Н-да, примерно столько и есть, — сказал он.
— Но такого количества магии в мире давно уже нет! — прокричал Думминг.
Ветер толкал лодку в корму. Грозовая стена впереди заметно расширилась и почернела.
— А интересно, сколько нужно магии, чтобы создать континент? — задумчиво произнес Чудакулли.
Все посмотрели на облака. И выше.
— Пора задраивать люки, — произнес декан.
— Но у нас нет люков.
— В таком случае задраим хотя бы госпожу Герпес. И спрячьте куда-нибудь казначея и библиотекаря…
Со всего разгона они врезались в бурю.
Тяжело дыша, Ринсвинд прислонился к стенке какого-то переулка. Что ж, бывали тюрьмы и похуже, подумал он. Иксиане, по сути, очень милые люди, когда не пьяны, или не хотят вас убить, или не то и другое вместе. Чего не хватало, так это караульных, которые, вместо того чтобы таскаться взад-вперед по коридору и портить заключенным настроение, собираются в своем закутке с парой банок пива и картами и отдыхают. Это делает атмосферу в тюрьме такой… дружелюбной.
И разумеется, мимо таких караульных гораздо легче пройти.
Он оглянулся — и увидел КЕНГУРУ. Его силуэт, огромный и сияющий, четко вырисовывался на фоне темного неба. Ринсвинд сначала вздрогнул, но потом до него дошло, что он видит всего лишь рекламный плакат на крыше здания, расположенного чуть ниже по склону. Кто-то позаботился установить под плакатом отражающие зеркала и направить на него мощные лампы.
Кенгуру украшала шляпа с дурацкими дырами для длинных ушей. В дополнение на нем была жилетка. И все равно в нем сразу узнавался ТОТ САМЫЙ кенгуру. Никакой другой кенгуру не может так ухмыляться. И в лапе он держал банку пива.
— Надолго к нам, добрый господин? — произнес чей-то голос за спиной у Ринсвинда.
Очень знакомый голос. С характерными завывающими нотками. Голос, который бросает по сторонам вороватые взгляды, готовый в любую минуту смыться. В этом голосе звучало все нытье мира.
Ринсвинд медленно повернулся. Если отбросить некоторые второстепенные детали, то фигура перед ним была столь же знакомой, как и голос.
— НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, чтобы ты был Достаблем, — сказал Ринсвинд.
— Почему не может?
— Потому что… Ладно, и как же ты здесь очутился?
— Очень просто: пришел по Берковой улице, — ответила фигура.
На незнакомце были большая шляпа, огромные штаны и гигантские башмаки — в остальном это была точная копия человека, который в Анк-Морпорке, выждав, когда все трактиры закроются, начинает бойкую торговлю своими очень особыми пирожками с мясом. У Ринсвинда даже была теория, гласящая, что свой Достабль есть везде.
На шее у Достабля висел лоток с надписью «Стремительная Ида Достабля».
— Я решил, лучше занять место у виселицы заранее, — сообщил Достабль. — Висельники весьма способствуют аппетиту. Могу я тебе что-нибудь предложить, друг?
Вытянув шею, Ринсвинд посмотрел в конец переулка, где виднелась довольно людная улица. Как раз в этот момент мимо переулка прошагали двое стражников.
— Например, что? — с подозрением осведомился он, вновь ныряя в тень.
— Есть отличная баллада на хорошей бумаге, повествующая о том самом славном преступнике, которого будут вешать…
— Спасибо, не надо.
— А как насчет сувенирного обрезка веревки, на которой его повесят? Подлинный экземпляр!
Ринсвинд посмотрел на кусок веревочки, которым соблазнительно помахивал Достабль.
— Что-то сильно смахивает на самый обычный бельевой шнурок, — заметил он.
Достабль бросил на шнурок взгляд, изображающий чрезвычайную заинтересованность.
— Естественно, друг, ведь веревку пришлось не только разрезать, но и разделить на части, чтобы досталось всем желающим.
— Слушай, а хоть кто-нибудь догадался спросить у тебя: каким образом ты торгуешь этой самой веревкой, если повешение еще не состоялось? Тебе не кажется, что тут есть некий провал в логике?
Не удаляя с лица улыбки, Достабль немного помолчал. Потом произнес:
— Это отрезок веревки, так? Пеньковой, в три четверти дюйма толщиной, как раз такой, какой всегда пользуются в подобных случаях. Значит, это подлинник. Может, даже от того же производителя. Друг, я предлагаю тебе честную сделку. Ну да, наверное, это немного не тот кусок, что обовьется вокруг его грязной преступной шеи, но…
— И твоя веревка всего в полдюйма толщиной. А вот и этикетка: «Бельевые веревки от компании „Холм с компанией“».
— В самом деле?
Достабль опять воззрился на собственный товар — так, словно впервые его видел. Не в традициях Достабля было допускать, чтобы какой-то паршивый факт вставал на пути у честного мошенничества.
— И все равно это веревка, — заявил он. — Настоящая веревка. Не согласен? Будь спок. А может, желаешь приобрести образчик подлинного народного творчества?
Порывшись в забитом барахлом лотке, он вытащил квадратную картонку. Ринсвинд смерил товар оценивающим взглядом.
Кое-что подобное он уже видел — там, в пустыне. Хотя и не был уверен, можно ли назвать это предметом искусства, поскольку в Анк-Морпорке в данное слово вкладывался несколько иной смысл. Скорее это было нечто среднее между историческим трактатом, географической картой и ресторанным меню. В Анк-Морпорке принято завязывать узелки на носовых платках, как бы на память. А в этой жаркой стране носовых платков не было, поэтому ее жители завязывали в узелки собственные мысли.
Хотя нечасто встретишь картины из жизни сосисок.
— Называется «Сон Сосиски и Чипсов», — сообщил Достабль.
— Да, такое я вижу впервые, — признался Ринсвинд. — Надо же, даже кетчупу место нашлось.
— И что с того? — обиделся Достабль. — Подлинное народное искусство, подлиннее не бывает. Изображение традиционной городской закуски, изготовленное самым настоящим местным жителем. Сделка честная, будь спок.
— А, сейчас до меня вдруг дошло. Талантливый абориген в данном случае не кто иной, как ты? — догадался Ринсвинд.
— Угу. Подлинный и неподдельный. Есть возражения?
— Слушай…
— Но я готов это доказать! Родился на Паточной улице, в Плутджери, там же, где мой отец и дед. И его дед. Я-то не приплыл сюда на бревне, как прочие выскочки, — не будем показывать, кто именно, хотя я могу. — По крысиному личику Достабля пробежала тень. — Припираются сюда, занимают наши рабочие места… Так как насчет произведения искусства? Бери, друг, не пожалеешь. Честная сделка.
