— Да я ж так и говорю.
Ринсвинд опять почесал в затылке. Теперь, когда различные части его организма вернулись приблизительно в то же положение, которое занимали прежде, душевное равновесие тоже восстановилось — иначе говоря, он пришел в характерное для себя состояние ровного ужаса перед всем на свете.
— А чего я-то… — забормотал он. — Костров я не развожу, зверей не кормлю. Скорее это они норовят мной покормиться.
Угрыз пожал плечами.
— Главное, на падучих медведей больше не нарваться, — добавил Ринсвинд.
Его собеседники расхохотались.
— На падучих медведей? Это кто ж тебе навешал креветок про падучих медведей?
— Не понял?
— Да нет же никаких падучих медведей! Друг, кто-то, наверное, увидел, что ты едешь, ну и устроил представление!
— Да? Но у них… они… они были… — Ринсвинд помахал рукой. — … Повсюду, они падали и прыгали, прыгали и падали… вот с такими зубищами…
— А по-моему, он чокнутый, как мул Моргана! — воскликнул Клэнси.
Все разом умолкли.
— А это насколько? — поинтересовался Ринсвинд.
Клэнси нервно обвел взглядом своих спутников. Облизнул губы.
— Ну, о…
— Как?
— Короче, о… оч… — Клэнси передернуло. — Оч…
— Оче?.. — подсказал Ринсвинд.
— Оче… — Клэнси вцепился в этот слог как в спасательный круг.
— Ну же?
— Оче…
— Молодец, совсем немножко осталось…
— Очень… чокнутый? — завершил Клэнси.
— Отлично! Ведь сумел же! — похвалил Ринсвинд. — Кто-то тут, кажется, упоминал о еде?
Угрыз кивнул одному из своих спутников. Тот вручил Ринсвинду мешок.
— Там пиво, кой-какие овощи и всяко разно. А еще за то, что с тобой так весело, мы тебе дарим банку варенья.
— Кружовникового?
— Угу.
— А мне вот чо любопытно, — сказал Угрыз. — А зачем у тебя на шляпе пробки?
— Чтобы мух отгонять, — объяснил Ринсвинд.
— И как, получается?
— Ясен перец нет, — фыркнул Клэнси. — Если бы помогало, кто-нибудь до ентого давно бы уже додумался.
— Ну да. Я и додумался, — сказал Ринсвинд. — Будь спок.
— С ними ты смахиваешь на дронго, друг, — заметил Клэнси.
— Здорово, меня это устраивает, — ответил Ринсвинд. — Так в какой стороне Пугалоу?
— Как спустишься в каньон, сразу налево, ДРУГ.
— И все?
— Когда тебе попадутся ранжиры, можешь еще у них спросить.
— А у них что, какие-то специальные хижины?
— У них… Главное — помни: если ты заблудишься, они тебя точняк найдут.
— Да ну? Что ж, по-моему, это часть их работы. Ну, счастливой вам скачки.
— Успехов!
— Будь спок.
Всадники проводили Ринсвинда взглядом.
— Он как будто вообще ниче не боится, а?
— Хочешь знать мое мнение, он напрочь ганджибнутый.
— Клэнси?
— Да, босс?
— Это словечко ты только что придумал, да?
— Ну…
— Бьюсь об заклад, что придумал!
Клэнси слегка смутился, но быстро сориентировался.
— Ну да, да, ты прав, — запальчиво ответил он. — А как насчет твого вчерашнего «занят, точно однорукий плотник из Шмякару»?
— А чо насчет его?
— Я сверился с атласом: никакого Шмякару нет, босс.
— Есть, и это чертовский Шмякару!
— А я грю, нет. Сам посуди, ну кто наймет однорукого плотника? И как же он тогда могёт быть занят?
— Послушай, Клэнси…
— Он бы сменил работу, стал бы рыбу ловить иль чо навроде.
— Клэнси, мы должны высечь на скрижалях этой пустыни новый язык…
— Конечно, пришлось бы просить кого наживку цеплять, но…
— Клэнси, может, ты наконец заткнешься и займешься лошадьми?
Минут двадцать ушло на то, чтобы разобрать часть завала из камней, и еще минут через пять Клэнси вернулся..
— Нигде нет ентого шустрого конька, босс. А мы глянули подо всех коняг.
— Но он не мог пройти мимо нас!
— Еще как мог, босс. Ты ж сам видал, как он шарился по отвесным обрывам. Так что ща он, наверно, уж далёко. Хошь, чтоб я догнал ентого типа?
Угрыз задумался. Сплюнул.
— Не-ка. Главное, гнедого возвернули. Это стоило тех денег.
Он задумчиво посмотрел вглубь каньона.
— Ты в порядке, босс?
— Клэнси, когда воротимся на стойбище, сгоняй в город, в «Пастораль-отель», и купи у них как можно больше пробок.
— Думашь, поможет, босс? Да он же чокнутый, как… — Под взглядом Угрыза Клэнси осекся. — Просто чокнутый.
— Верно, чокнутый. Но не дурак. Ты видел на нем хоть одну муху?
За их спинами, в самом конце каньона, затерянное среди валунов и кустов, изображение лошадки сначала превратилось в изображение кенгуру, а потом и вовсе растворилось в камне.
Больше всего в Наверне Чудакулли раздражало то, что, когда собеседник выходил из себя, Чудакулли этого не замечал.
Волшебники, столкнувшись с опасностью, сразу начинают спорить: с какой именно опасностью они столкнулись? И к моменту достижения консенсуса опасность или доходит в своем развитии до такого состояния, когда альтернативы очень и очень четко обозначены, так что остается либо уцепиться за одну из них, либо погибнуть, — или ей становится скучно и она отправляется на поиски клиентов позанятнее. Даже у опасностей есть гордость.
Когда Думминг Тупс был мальчишкой, ему всегда представлялось, что волшебники — это могущественные полубоги, способные одним мановением руки изменить окружающий мир. Повзрослев же, он обнаружил, что волшебники всего лишь занудные старики, озабоченные состоянием своих ног и вечно затевающие споры на тему «Кто виноват?».
И ему никогда не приходило в голову, что эволюция — штука переменчивая, хотя глубокие рубцы на древних зданиях недвусмысленно свидетельствовали, что волшебники бывают разные.
Он не замечал, куда идет: ноги словно бы сами несли его по тропке. Ненавязчиво петляя, тропинка поднималась в гору. Из подлеска по обе стороны на Тупса таращились странные создания. Некоторые смахивали на…
Волшебники думают не словами и не картинками, а книгами. Вот и сейчас со стеллажей памяти Думминга выползла одна из таких книжек. Ее он получил в подарок еще в детстве, но хранил до сих пор — в аккуратной картонной коробочке
[16]
.
