– Не все созданное им плохо работает, – не сдавался Чудакулли, ласково потирая банную щетку. – Взять, например, ту штуку, которой на кухне чистят картошку.
– Ты имеешь в виду ту самую, на бронзовой пластинке которой написано «Осовершенствованный маникюрный набор»?
– Послушайте, – рявкнул аркканцлер, – это всего лишь вода! Даже сам Джонсон не смог бы придумать с ней что-нибудь опасное. Модо, открыть шлюзы!
Волшебники попятились, а садовник повернул пару богато украшенных бронзовых колес.
– Мне надоело нащупывать среди вас мыло! – выкрикнул аркканцлер, когда вода шумно хлынула по скрытым в стенах трубам. – Гигиена! И это главное!
– Только не говори потом, что мы тебя не предупреждали, – сказал декан, быстренько прикрывая дверь.
– Э… я не до конца изучил, куда ведут некоторые трубы, сэр, – позволил себе сделать замечание Модо.
– Ничего, сейчас все изучим, – бодро пообещал Чудакулли.
Он снял шляпу и водрузил на голову шапочку для душа. Из уважения к профессии она была остроконечной. Затем Чудакулли взял в руку желтую резиновую уточку.
– Эй, человек, поддай жару! Прошу прощения, господин Модо. Я хотел сказать «гном».
– Слушаюсь, аркканцлер.
Модо дернул рычаг. В трубах гулко застучало, из некоторых соединений повалил пар.
Чудакулли еще раз осмотрел ванную комнату.
Сущий клад, никаких сомнений и быть не может. Говорите что хотите, но старине Джонсону иногда кое-что удавалось, пусть и случайно. Вся комната, включая пол и потолок, была покрыта белыми, синими и зелеными плитками. В центре под короной из труб возвышался Патентованный Домашний Суперобмыватель Джонсона системы «Тайфун» (Автоматическая Мыльница Прилагается) – настоящая поэма санитарии из красного и розового дерева и меди.
Аркканцлер заставил Модо до блеска надраить каждую трубу и бронзовый кран. Сколько времени на это ушло!
Чудакулли закрыл за собой дверь из матового стекла.
Изобретатель чуда домашнего обмывания решил сделать простое принятие душа полностью контролируемым процессом, и одна из стен кабинки представляла собой изумительную панель с кранами, отлитыми в виде русалок, раковин и – почему-то – плодов граната. Осуществлялась раздельная подача соленой воды, жесткой воды и мягкой воды. Были предусмотрены огромные рукоятки для точной регулировки температуры. Чудакулли внимательно все осмотрел.
Потом он сделал шаг назад, окинул взором плитки и пропел:
– Ми-и-и! Ми-ми-ми-и!
Голос отразился от стен и вернулся обратно.
– Идеальное эхо! – воскликнул Чудакулли, прирожденный ванный баритон.
Он поднял переговорную трубку, которая была установлена для обеспечения связи между моющимся и водяным техником.
– Все баки на полный вперед, господин Модо.
– Есть, сэр.
Чудакулли открыл кран с надписью «Морось» и сразу же отскочил в сторону, поскольку часть его сознания прекрасно понимала: изобретательность Джонсона могла привести к тому, что конверт не вытаскивался за краешек, а пролетал по всему помещению для сортировки и, пробив стену, удалялся в неизвестном направлении.
На него полился мягкий, теплый душ, который обернул все тело ласкающим туманом.
– Здорово! – воскликнул аркканцлер и попробовал повернуть следующий кран.
«Дождик» оказался более вдохновляющим, «Ливень» заставил ловить ртом воздух, а после включения «Потопа» Чудакулли был вынужден схватиться за панель, так как ему вдруг показалось, что он лишился верхней части черепа. «Волна» заставила соленую воду плескать от одной стены кабинки к другой, а потом спустила ее в специально предусмотренную на полу решетку.
– Все в порядке, сэр? – осведомился снаружи Модо.
– Абсолютно. Но еще есть с дюжину кранов, которые я не успел опробовать!
Модо кивнул и поддал жару. Из густых паров донеслись странные звуки, которые, по мнению Чудакулли, сходили за песню.
– О, я-а-а-а-а-а-а знал… э… какого-то сельскохозяйственного рабочего, по-моему кровельщика… Мы были добрыми друзьями, и… нет, все-таки он был фермером, да, точно, фермером… И дочка у него была по имени… проклятье, как же ее звали?… Нет, не помню… Так, на чем я остановился? А, да. Припев. Шурум-бурум, смешной какой-то овощ, репка вроде бы, что-то там еще, еще и сладкоголосый солове-е-е-е-ааааррррггхооооо-ооо…
Песня вдруг прекратилась, и Модо услышал яростный грохот воды.
– Аркканцлер?
Некоторое время спустя откуда-то из-под потолка раздался голос, высокий и уже не столь нерешительный:
– Э… будь добр, старина, отключи у себя воду. Только постепенно, если не возражаешь.
Модо медленно повернул колесо. Грохот постепенно смолк.
– Так. Молодец. – Теперь голос доносился с уровня пола. – Отличная работа. Можем определенно назвать это успехом. Да, несомненно. Э… Не мог бы ты помочь мне выйти? Я по какой-то совершенно необъяснимой причине едва стою на ногах…
Модо открыл дверь, помог Чудакулли выбраться и усадил на скамью.
– Да, несомненно, – повторил аркканцлер, глядя на садовника слегка остекленевшими глазами. – Поразительный успех. Э… Но есть небольшая проблема. Модо…
– Да, сэр?
– Там один кран, его не стоит трогать. По крайней мере пока, – сообщил Чудакулли. – Буду у тебя в долгу, если ты повесишь на него небольшой плакатик.
– Да, сэр?
– Гласящий: «Не трогать ни при каких обстоятельствах» или что-нибудь в этом роде.
– Слушаюсь, сэр.
– Повесь его на кран, на котором большими буквами написано: «РЕЗЙЕГ». Кстати, очень странное слово. Может, там что-то напутали?
– Не знаю, сэр. Все сделаю, сэр.
– И, пожалуй, не стоит распространяться о случившемся.
– Так точно, сэр.
– О боги. Никогда не чувствовал себя таким чистым.
С выгодной позиции, притаившись между потолочными украшениями, за Чудакулли внимательно наблюдал крошечный гном в котелке.
Когда Модо ушел, Чудакулли принялся тщательно вытирать тело огромным махровым полотенцем. Прежнее хладнокровие вернулось к нему, и с губ уже рвалась следующая песня.
– На второй день страшдества… я послал любимой кое-что… непристойную записку, ха, ну да, и куропатку с грушей вместе…
Гномик скользнул вниз по плиткам и стал подбираться к бодро дергающейся фигуре.
Чудакулли после пары попыток вспомнить забытый текст решил исполнить один из вариантов песенки, встречающейся на всех планетах множественной вселенной, где только случаются зимы. Частенько ее использовали в религиозных культах, правда несколько изменяя слова, но вещи, о которых пелось в песенке, имели ровно такое же отношение к богам, как, допустим, корни – к древесным листьям.
