Ну что еще МОЖНО сделать? Разве что ободрать эти дурацкие обои со сте…
Ваймс внезапно остановился как вкопанный.
В обеих комнатах одинаковые обои. Во всех комнатах на этаже. Кошмарные зеленые обои.
Но… нет, это невозможно. Витинари спал в той комнате уже много лет — ну, если он вообще спит. Туда нельзя было проникнуть и переклеить обои так, чтобы никто не заметил.
Перед Ваймсом клубился туман. В окне соседнего дома звездочкой замерцала свеча, но очередное туманное облако быстро скрыло ее.
Туман. Да. Сырость. Наползает, оседает на обоях. Старые, пыльные, заплесневевшие обои…
Проверил ли Шельма обои? А ведь и действительно, ты их не замечаешь. Их как бы нет в комнате, потому что они и есть комната. Могут ли стены убивать?
Невероятным усилием воли Ваймс запретил себе думать об этом. Он уже боялся, что одной мыслью может все разрушить. И очередная гениальная гипотеза рухнет, уйдет в небытие.
«Но… в том-то и дело, — сказал внутренний голос. — Вся эта беготня с подозреваемыми и уликами предназначена для того, чтобы занять чем-то тело, в то время как шестеренки в голове крутятся, работают. Любой настоящий стражник знает: чтобы найти Того, Кто Это Сделал, вовсе не обязательно рыть землю в поисках улик. О нет, начинать надо с Подходящей Кандидатуры. И тогда ты поймешь, какие улики следует искать».
Все, хватит, с озарениями и гениальными идеями надо заканчивать. А то даже Задранец начал как-то странно на него поглядывать.
Вспомнив свое очередное предположение, Ваймс поморщился. Мышьяк ведь металл, правильно? Так, быть может, столовые приборы подменили? Он никогда не забудет выражение лица Шельмы, когда тот принялся объяснять, что да, такое вполне возможно; главное — чтобы никто не заметил, как ложка почти сразу начинает растворяться в супе.
Нет, на сей раз он хорошенько подумает, прежде чем говорить.
— Его лордство граф Анкский, капрал лорд С.В.Сн.Дж. Шноббс!
Шум разговоров моментально затих. Головы повернулись. Кто-то в толпе хихикнул, но на него тут же зашикали соседи.
Навстречу Шноббсу вышла леди Силачия, высокая, угловатая женщина с острыми чертами лица и орлиным носом, который был отличительной родовой чертой ее семейства. В общем и целом она производила впечатление летящего в вас топора.
Леди Силачия присела в глубоком реверансе.
Со всех сторон послышались возгласы удивления, но она так посмотрела на своих гостей, что по толпе мигом прокатилась волна поклонов и реверансов.
— Но ведь этот тип абсолютный чур… — донесся из задних рядов чей-то голос, однако говорящему очень быстро заткнули рот.
— Вы что-то обронили? — нервно осведомился Шнобби. — Я могу помочь найти, если хотите.
У его локтя возник слуга с подносом.
— Что будете пить, ваше лордство? — поинтересовался он.
— Э-э… Пинту «Ухмельного», пожалуйста, — ответил Шнобби.
У толпы отвисла челюсть, но леди Силачия быстро перехватила инициативу.
— «Ухмельного»? — переспросила она.
— Это такой сорт пива, госпожа, — пояснил слуга.
Леди Силачия сомневалась только миг.
— Насколько я знаю, дворецкий пьет пиво, — сказала она. — Что ты стоишь как столб? Не слышал графа? И мне тоже пинту «Ухмельного». Как оригинально! Это нечто НОВЕНЬКОЕ.
Те гости, которые точно знали, на какой стороне их бутерброда намазан паштет, быстренько сориентировались в ситуации.
— Конечно! Великолепная идея! Мне тоже пинту «Ухмельного».
— У-у! Чудненько! «Ухмельного» мне!
— Всем «Ухмельного»!
— ВЫ ЧТО, НЕ ВИДИТЕ? ОН ЖЕ ПОЛНЫЙ ИДИ…
— ЗАКРОЙ РОТ!
Ваймс, пересчитывая гиппопотамов, осторожно пересек Бронзовый мост. В конце моста стояла девятая фигура. Прислонившись к парапету, она что-то бормотала себе под нос — что-то неразборчивое, но весьма безвредное, насколько это было известно Ваймсу. Легкий ветерок принес Запах, с которым не могли соревноваться даже ароматы Анка. Человека неопытного этот Запах недвусмысленно предупреждал: то, что вы сейчас увидите и учуете, лучше бы вам никогда не видеть и не чуять.
— …Разрази их гром, разрази вас, говорю, стоять всем, тянуть конец! Десница тысячелетия и моллюск! А я говорил, говорил! Суньтесь — и…
— Добрый вечер, Рон, — поприветствовал Ваймс, даже не повернув головы.
Старикашка Рон засеменил за командором.
— Разрази их гром, меня того, а я чего?…
— Бывает, Рон, — миролюбиво откликнулся Ваймс.
— …И моллюск… разрази вас гром, говорю я, хлеб на масло, а не масло на хлеб! Королева Молли передает: ходи да оглядывайся, господин.
— Что-что?
— …Вертухай его тудысь! — невинно сообщил Старикашка Рон. — Отштанить бы их, раз они меня сюда! Видел бы ты их хорька!
И, подметая лохмотьями мостовую, попрошайка ускакал в туман, вслед за своей верной дворнягой.
В комнате прислуги стояло светопреставление.
— Чего-чего? Еще «Ухмельного»? — изумился дворецкий.
— Ага! Сто четыре пинты! — подтвердил слуга.
Дворецкий пожал плечами.
— Гарри, Сид, Роб, Джеффри… по два подноса в лапы и двойную ходку в «Королевскую Голову»! И быстро! Одна нога здесь, другая там! Интересно, что еще он выкинет?
— Ну, вроде бы затеивалось чтение стихов, но тут ОН начал шутить…
— Что, рассказывать анекдоты?
— Гм, не совсем.
Удивительно, как при тумане может еще и моросить. Ветер, заносящий в комнату туманную морось, заставил Ваймса закрыть окно. Командор зажег свечи и открыл свой блокнот.
Наверное, стоило воспользоваться демоническим органайзером, но Ваймс предпочитал видеть все на самой обычной, неволшебной, бумаге. Когда ты что-то записываешь, то лучше соображаешь.
Он старательно вывел слово «Мышьяк» и обвел его кружком, вокруг которого написал: «Ногти отца Трубчека», «Крысы», «Витинари» и «Госпожа Ветерок». Чуть ниже на странице расположил слово «Големы», которое также взял в круг. Рядом с этим кругом он написал: «Отец Трубчек?» и «Господин Хопкинсон?». Немного подумав, добавил: «Похищенная глина» и «Глиняная крошка».
Ниже приписал целое предложение: «Зачем голему сознаваться в том, чего он не делал?»
Какое-то время Ваймс смотрел на пламя свечи, после чего карандаш снова коснулся листа.
«Крысы едят все».
Прошла еще пара минут.
«Что ценного может быть у священника? Зачем его убивать?»
Снизу послышалось бряцанье снаряжения — это вернулась патрульная смена. Заорал какой-то капрал.
