– Милдред, к нам пришли две очень странные…
Она замолчала на середине фразы. Странные клиентки последовали за ней! И теперь они спокойно прогуливались по проходу между столами портних. Кивали работницам, рассматривали платья на манекенах.
Мадам Зарински быстро взяла себя в руки.
– О, прошу вас, тут не…
– Сколько стоит вот это? – палец госпожи Эсмеральды ткнулся в творение, предназначенное для вдовствующей герцогини Щеботанской.
– Боюсь, данное платье не продается…
– А сколько оно стоило бы, если бы продавалось?
– Триста долларов.
– А смотрится на все пятьсот, – заметила госпожа Эсмеральда.
– В самом деле? – замигала нянюшка Ягг. – О, а ведь и правда, а?
Платье было черным. По крайней мере, теоретически. Скажем так, его можно было сравнить с крылом скворца. Платье сшили из черного шелка и украсили янтарным бисером и блестками. Это был черный цвет, который надевают по праздникам.
– На вид примерно моего размера. Мы берем его, Гита, расплатись.
Гироскоп мадам Зарински стремительно изменил направление вращения.
– Берете? Прямо сейчас? За пятьсот долларов? И вы платите? Платите сейчас? Наличными?
– Гита, реши вопрос.
– О… Да!
Застенчиво отвернувшись, нянюшка Ягг задрала юбку. Последовала серия шорохов и резиновых «чпоков», после чего нянюшка снова повернулась, держа в руке мятый мешок.
Отсчитав пятьдесят теплых десятидолларовых банкнот, она положила их в приветственно раскрытую ладонь мадам Зарински.
– А теперь мы вернемся обратно в магазин и посмотрим на остальное, – заявила госпожа Эсмеральда. – Эти забавные страусиные перья, они мне нравятся. И еще такая большая накидка для настоящих дам. И веер, отделанный шелком.
– Кстати, раз уж гуляем, почему бы нам не прикупить бриллиантов? – вставила нянюшка Ягг.
– Неплохая идея.
И бодрой иноходью необычные клиентки направились к выходу в основную часть салона, оставляя за собой шлейф пререканий.
Мадам Зарински уставилась на деньги у себя в руке.
Она хорошо разбиралась в старых деньгах. Над ними витал некий ореол святости – наверное, потому, что люди не расставались с ними годами. И она разбиралась в новых деньгах, сделанных выскочками, которых за последние годы в городе развелось видимо-невидимо. Но в напудренной груди мадам Зарински билось сердце настоящей анк-морпоркской лавочницы, которая твердо знает: самые лучшие деньги – эти те, которые держишь в руке ты, а не кто-нибудь другой. Самые лучшие деньги – это мои деньги, а не твои.
Кроме того, она отличалась достаточным снобизмом, а поэтому всегда путала грубость и хорошее воспитание. Богатые люди никогда не бывают сумасшедшими (они эксцентричны), и точно так же они не бывают грубыми (они честные и непосредственные).
Так что она стремглав кинулась за госпожой Эсмеральдой и ее странной подругой. Соль земли, сказала она сама себе.
И поспела как раз вовремя, чтобы услышать окончание странного разговора.
– За что мне это, а, Эсме? За что меня наказывают?
– Не пойму, о чем ты, Гита?
– Так, нашло.
– Я и в самом деле не понимаю, о чем ты. Ты же сама говорила, что зашла в тупик, что у тебя голова кругом идет и ты не знаешь, что делать с деньгами.
– Да, но я бы не возражала заходить в тупик где-нибудь в тепле, в удобном шезлонге, где много больших сильных мужчин покупали бы мне шоколад и добивались от меня взаимности.
– На деньги счастье не купишь, Гита.
– А кто сказал «покупать»? Всего лишь взять в аренду, на пару-другую неделек.
Агнесса встала поздно. В ушах у нее все еще звенела музыка. Она оделась как во сне. Однако сначала, на всякий случай, завесила зеркало покрывалом.
В столовой полдюжины балерин питались одной веточкой сельдерея и над чем-то хихикали.
Был там и Андре. Рассеянно ковыряя еду, он изучал лист с нотами. Время от времени он с видом человека, лишь физически находящегося здесь, в этой суетной столовой, делал взмах ложкой, потом клал ее и записывал несколько нот.
Прямо посреди очередной музыкальной фразы он заметил Агнессу и широко улыбнулся.
– Доброе утро. У тебя усталый вид.
– Э-э… Да.
– Ты пропустила все веселье.
– …В самом деле?
– Приходили стражники. Разговаривали со всеми, задавали много вопросов и очень медленно записывали ответы.
– И какие же вопросы они задавали?
– Ну, зная нашу Стражу, можно предположить что-нибудь вроде: «Это ведь ваших рук дело?» Они не слишком быстро соображают.
– О. Значит ли это, что сегодняшнее представление отменено?
Андре засмеялся. Смех у него был довольно приятный.
– Вряд ли. Не думаю, что существуют обстоятельства, при которых господин Бадья отменит представление, – произнес он. – Даже если люди и в самом деле мрут как мухи.
– А почему нет?
Он объяснил.
– Но это же отвратительно! – воскликнула Агнесса. – Ты хочешь сказать, публика приходит именно потому, что может случиться нечто плохое?
– Боюсь, такова человеческая природа. Разумеется, некоторые придут послушать Энрико Базилику. А кроме того… похоже, Кристина становится популярной… – Он скорбно посмотрел на Агнессу.
– Я ничего не имею против, честно, – солгала Агнесса. – М-м-м… а ты давно здесь работаешь?
– Всего несколько месяцев. А прежде… я давал уроки музыки детям серифа клатчского.
– М-м-м… и что ты думаешь о Призраке? Андре пожал плечами.
– Наверное, какой-нибудь сумасшедший.
– М-м-м… а ты не знаешь, он, случаем, не поет? Ну, в смысле, он хорошо поет?
– Я слышал, он посылает нашему директору записочки с критикой. Некоторые девушки утверждают, будто слышали ночью чье-то пение. Но они ведь вечно болтают глупости.
– М-м-м… а в здании случайно нет тайных ходов?
Андре посмотрел на Агнессу, склонив голову набок.
– Кто тебе это сказал?
– Прошу прощения?
– Кое-кто из девушек поговаривает, будто такие тайные ходы действительно существуют. Эти же девушки, разумеется, утверждают, что видят Призрака постоянно. Иногда даже в двух местах одновременно.
– Но почему они видят его чаще других?
– Наверное, ему доставляет удовольствие смотреть на молодых красоток. Они вечно практикуются в самых неподходящих местах. Не говоря уж о том, что от голода они и так полусумасшедшие.
