Ж е н щ и н а: А я в Крыму была всего один раз. Тоже в доисторические времена — в детстве. Меня школа премировала путевкой в пионерлагерь «Ай-Петри».
Сергеев с внезапной заинтересованностью глядит на женщину.
С е р г е е в: Давно это было?
Ж е н щ и н а: Вчера — разве по мне этого не видно?
С е р г е е в: Простите… «Ай-Петри» теперь сильно изменился.
Ж е н щ и н а: Все мы изменились, время бежит, бежит вперед, и ничего не возвращается, только убавляется, убавляется, убавляется… (Она смолкает и откидывается на спинку сиденья, прикрыв глаза, некоторое время сидит так неподвижно.) Вы… не могли бы остановиться на секундочку?
Сергеев останавливает машину.
С е р г е е в: Вам плохо?
Женщина торопливо роется в сумочке.
Ж е н щ и н а: Ерунда, ничего особенного. Я сейчас… только не уезжайте, я правда заплачу, сколько нужно, если хотите — вперед?..
Сергеев вынимает из зажигания ключи, протягивает.
С е р г е е в: Можете взять в залог.
Ключи женщина не берет, но что-то достает из сумки и выходит. Заворочалась и подняла голову собачка.
С е р г е е в: Ну, заяц по имени собака! А тебе не нужно выйти?
Коробочка, виднеющаяся в открытой сумке, невольно привлекает внимание Сергеева. Из нее торчат пластиковые упаковки одноразовых шприцев. Вглядевшись, Сергеев различает и стеклянный блеск ампул. Щелкает открывшаяся дверь.
Ж е н щ и н а (садясь в машину): Все в порядке. Укачало немного.
Она замечает открытую сумку и перехватывает отведенный от нее взгляд Сергеева. Сергеев трогает машину. Женщина застегивает сумку и в раздумье смотрит на затылок смолкшего Сергеева.
Ж е н щ и н а: Вы обиделись?
С е р г е е в: На что?
Ж е н щ и н а: Что я вам не поверила, деньги — вперед…
С е р г е е в: Имеете право. Действительно, почему вы должны верить первому встречному?
Сергеев, женщина и собачка в машине. Едут молча.
В их молчание постепенно входит музыка, несущаяся с перевала, где пост ГАИ. Впереди открывается ярко освещенный оазис в ночи: гаишная будка с прожекторами, кафе в мигающих разноцветных лампочках и с музыкой, гремящей оттуда. Милиционер светящимся жезлом останавливает машину.
М и л и ц и о н е р (очень радушно): Доброй ночи, доброго здоровьечка! (Заглянув внутрь, женщине.) С приездом вас, здравствуйте!
Женщина тревожно переводит взгляд на Сергеева. Тот достает документы.
Милиционер кивает на кафе.
М и л и ц и о н е р: Нет, нет. Вы — туда пройдите. Вас там ждут.
Выросший рядом с Милиционером Качок в пятнистой форме делает Сергееву знак следовать за ним. Сергеев выходит из машины и идет за качком. Милиционер уже ловит новую, встречную машину.
Они входят в полуоткрытое кафе. Справа, за сдвинутыми столами гуляет компания. Слева, один за столиком, Хозяин перевала, брюнет в тюбетейке, сам с собой играет в нарды. Сотовый телефон лежит на столике. Качок подводит Сергеева к нему.
Х о з я и н: Что творишь, москвич дорогой? У аэропорта стоял? Стоял. Пассажира взял? А кто тебе разрешил?
С е р г е е в: У меня не пассажир.
Х о з я и н: Жена, да? Ты хочешь, чтобы я встал, да? Пошел к машине, нетактичный вопрос ей задавал: ты жена или не жена? Документы смотрел?
Сергеев достает бумажник, открывает.
С е р г е е в: Понял, осознал.
Хозяин заглядывает в бумажник, берет из него одну купюру, две, потом разом забирает все остальные.
Х о з я и н: На этом перевале ваш Кутузов один глаз потерял. У тебя, я вижу, пока два. Иди и больше на дорогах Республики Крым не шали!
Сергеев возвращается за руль.
С е р г е е в: Извините.
Он трогает машину. В зеркальце заднего вида постепенно исчезает светлый оазис, канет во тьму. Стихает музыка. Ровный шум мотора и снова молчание в машине.
Ж е н щ и н а (усмехнувшись): Вы, я вижу, действительно здесь старожил. Все вас знают, ждут. Милиция под козырек отдает.
С е р г е е в (мрачно): Имеет основания.
Ж е н щ и на: Не спрашиваю какое, я не любопытная. Вы ведь тоже не любопытны. Вы замечательно, великодушно не любопытны!
Сергеев вопросительно оборачивается. Лицо у женщины недоброе, и в голосе звучат нервные, злые нотки.
Ж е н щ и н а: Вы ведь видели это! (Она кивает на сумку.) И что подумали? Только честно! Подумали, ломает бабу, невтерпеж ей ширануться?.. А если просто — очень больно? Если просто невмоготу, когда сводит, жжет, как огонь, — вам этого в голову не пришло?!
Сергеев слушает, притихнув и не зная, как ответить.
Ж е н щ и н а (помолчав): Простите. Конечно, вы не могли этого знать. Просто, когда лекарство еще не подействовало, а вы вышли из кафе с этим холуем, и мент так суетился перед вами, я вас вдруг возненавидела — такого здорового, уважаемого, благополучного… Это грешно. Я знаю. Это уже ушло, вместе с болью.
С е р г е е в: Я могу вам чем-нибудь помочь?
Ж е н щ и н а: К сожалению, мне никто не может помочь и ничем… И все это скучный и ненужный разговор.
Лицо Сергеева озадаченно и серьезно. Он достает сигарету, но тут же, спохватившись, вынимает ее изо рта.
Ж е н щ и н а: Курите, курите. Я сама бросила недавно.
Снова они едут молча. Сергеев курит, стараясь пускать дым в приоткрытое окно.
Г о л о с ж е н щ и н ы: Не понимаю, зачем я вам все это говорю, но мне больше некому рассказать… А мы с вами увиделись и расстанемся, и мне не будет стыдно потом за никому не нужную откровенность. Так вот случилось. Жила себе и даже в чем-то преуспевала, была благополучной, как вы, и, поверьте, не была такой злобной и нервной занудой, все считали меня веселой и легкой и не такой уж немолодой. Все обрушилось разом: рентген, анализы, больница… И — вот тебе, девочка, пара месяцев, гуляй, наслаждайся жизнью, пока никто ничего не замечает. Добирай, чего не добрала…
В ее голосе слышатся слезы, и Сергеев оборачивается. Женщина вытирает мокрые глаза платком. Пытается улыбнуться Сергееву.
Ж е н щ и н а: Попробовала! А суета, оказывается, страха не заглушает. Хуже еще. У Пушкина, помните? — свободы нет, есть покой и воля. Когда вольно и покойно, как в детстве, и все ночные страхи уходят. Вот мне и вспомнились почему-то лагерь «Ай-Петри» и Крым. Я с тех пор здесь никогда не была. Взяла билет — и прилетела. А дальше вы знаете.
С е р г е е в: Бывает, медики ошибаются…
Ж е н щ и н а: Господи, я же не про медицину. И вообще — все. Высказалась! И забыли — железно?
