— В Москву? Он же москвич.
— Да нет, он здесь, выставку готовит.
— Есть телефон?
Валюшка лихорадочно листает записную книжку.
— Вот…
Бум!..
— Да что же он! — Валюшка в сердцах бросает книжку и опять бежит к двери. — Сашка, у тебя ключица травмирована, тебе нельзя, перестань сейчас же!
Бум!..
— Прекрати, гад, у меня ребенок спит!
Бум!..
Надо действовать. Нахожу в книжке телефон, набираю.
— Герберта Мартыновича. Здравствуйте, Герберт. Это Оля, подруга Вали, девушки Саши. Необходимо, чтобы вы срочно приехали. Ваш приятель ломает дверь. Валя говорит, что он вас послушает. Вы можете приехать?
Легкое недоумение, но ответ четкий:
— Да, конечно.
— Адрес помните?
— Конечно да. Я сейчас буду.
От очередного удара затрещала дверь. Но и за дверью вдруг наступило затишье. Прислушиваемся.
— Ч-черт…
— Саша! Ты ушибся?
Молчание.
— Сашенька!
— Иди отсюда, дура, — шипит Лариска.
— Сама дура! — взрывается Валюшка неожиданно. — У него ключица! И вообще — заведи своего мужика, им и командуй!
И, сметая ошеломленную Ларису, открывает дверь, выскакивает на площадку.
Сашка сидит в углу на полу, держится рукой за плечо, зубы стиснул, лицо бледное.
— Что же ты, глупенький? Больно? Разве тебе можно? Ну вставай…
— Отвали.
— Очень больно? Можешь идти? Сашенька… Ну скажи?
— Отвали от меня, сказал.
— Вставай, пожалуйста. Вот так… Осторожно, ступенька.
Полюбовавшись этой милой картиной, возвращаюсь к Лариске. Та свирепо захлопывает дверь. От этого удара падает наконец с полки и разбивается кувшин. И я вижу слезы на Ларискиных глазах.
— За что? Тысячу раз зарекалась: в ваши дела не вмешиваться. За что она меня?
Ну вот, теперь надо Лариску успокаивать. Я обнимаю ее, глажу по голове.
— Ну дура, озверела от любви. Ей же хуже. Зато я у тебя умная-разумная, никто нам не нужен, и сейчас мы с тобой за это выпьем.
— Нету…
— Ну чаю!
Не успела спуститься от Лариски домой — торопливый звонок в дверь.
— Кто?
— Оля?
— Да…
— Это Герберт.
Действительно, Герберт стоит на пороге. Такой же, как в тот раз, подтянутый, только сегодня без галстука. И я вспомнила…
— Господи, — всплеснув руками, говорю я. — Извините, ради бога! Я вам отзвонить забыла, что все уже уладилось…
Он успокоил:
— Ничего. Нет проблем.
— Ой, как нехорошо получилось… — Я дергаю чертов выключатель, который в своем репертуаре. — Если честно, я вообще не очень надеялась, что вы приедете.
— Вы ведь просили.
Вот, еще и обидела человека. Нескладная ситуация.
— Может, хотите чаю? — спрашиваю я. Тут свет наконец зажегся.
— Спасибо. — Герберт посмотрел на выключатель. — А от вертка у вас есть?
— Не знаю…
— Или нож.
Принесла ему из кухни столовый нож. Он встал, сняв туфли, на табурет, что-то поковырял в выключателе и дернул шнур. Погасло с первого раза. И загорелось — с первого.
— Извините. — Он возвратил нож. — Не выношу, когда техника не в порядке.
— Это вы извините, — лопочу я, все переживая и разводя руками. — И так ни за что сорвала вас с места, вы, наверное, уже отдыхали.
— Это был телефон на выставку. — Он спустился, надел туфли.
— Вы так поздно работаете?
— Приходится. Скоро открытие.
— Может, все-таки чаю? Или кофе? — снова предложила я, не зная, чем еще можно быть ему признательной.
— Нет, нет. Мне нужно идти. Доброй ночи, — он улыбнулся. — Надеюсь, больше чепэ не будет.
— Заходите к нам просто так, — говорю я, провожая его к двери. — Без всяких чепэ! Лариса будет очень рада.
Он остановился у двери, поглядел на меня внимательно.
— Спасибо. Я позвоню — вам, если вы разрешите.
— Конечно! Обязательно! До свидания!
Ушел. Уехал на своей иномарке.
Надо позвонить Лариске, рассказать, какие бывают, оказывается, на свете джентльмены…
Выпал первый снег.
Я стою на краю тротуара, возле нашего института, а снег идет крупный, мокрый, пушистый, скрывая под собой зеленую еще траву. Маленькие островки остались на газоне, скоро и они побелеют.
Кто-то подошел и остановился рядом со мной. Чувствую, что Вадим. Я его всегда чувствую, за километр. Помолчал.
— Хоть поздороваться разреши.
— Здравствуй, Вадим.
— Совсем забыла старых друзей. Это как понимать?
— Понимай как хочешь.
— Значит, старой дружбе конец?
— А мы, оказывается, дружили?
Не ответил.
— Расскажи хоть, как живешь. Почти два месяца не разговаривали. Что нового в жизни?
— Я, Вадим, замуж выхожу.
— Вот оно что, — присвистнул он. — А я-то думаю, что это малыш от меня бегает…
— А ты думал, малыш всю жизнь будет за тобой бегать? — говорю я, улыбаюсь и ненавижу его в эту минуту.
— Поздравляю. Кто этот счастливец?
— Неважно. Человек, который, в отличие от тебя, хочет, чтобы я была счастливой.
— Почему, я тоже желаю тебе счастья. От всей души.
— Спасибо на том.
— Оля…
— Ну что тебе еще? Что? — резко оборачиваюсь я.
Он глядит испуганно, растерянно.
— Ничего… Хотел предложить подвезти тебя, по старой памяти.
— Спасибо, меня подвезут.
Он медленно идет к стоянке. Даже не попрощавшись. Ничуть мне тебя не жалко, ничуть. И вот моя машина показалась, белый «мерседес», и гляди, гляди ошалело, как мне открывают дверцу, как помогают сесть, перекинуть ремень и как уносимся мы по улице, разбрызгивая мокрый снег!
Едем по городу лихо. Руки Герберта в перчатках с дырочками уверенно лежат на руле, и сам он, уверенный, в строгом черном пальто ведет машину легко, сидит не шелохнувшись.
— Что за погода у вас в Ленинграде?
— Да уж такой климат.
