Мимо, обдавая солдат пылью, с тарахтеньем пробегали землевозки, тянулись, разбрасывая направо и налево шлепки жидкого бетона, самосвалы; проползали трейлеры с техникой и арматурой — и все это великое движение сосредотачивалось вдали, где сквозь редкие таежные сосны, оставшиеся неспиленными, высились ажурные переплетения железобетонных конструкций и башенных кранов.
— Ну даешь, ефрейтор! — восхищенно сказал Хабибулин. — А девушки тут красивые?
Шаги Збруева замедлились. Словно вспомнив что-то, он оглянулся на ребят и остановился.
— Вот что, братцы, — сказал он. — Вы идите, а я — вперед, все разведаю… — и вскочил на подножку проходящего самосвала.
В приемную, помимо двери комитета ВЛКСМ, выходило еще три: месткома, парткома и отдела кадров. Все двери беспрерывно хлопали, стучали пишущие машинки — и в довершение всей деловой сумятицы маляр, стоя на козлах посреди приемной, белил потолок и разбрызгивал на головы краску.
Разобравшись в дверях, Збруев толкнулся в комитет.
У шкафа на корточках сидела девушка и сердито запихивала папку в нижнюю полку.
— Мне нужна Галина Листопад! — молвил Збруев.
— Я — Листопад.
Девушка поднялась, и Збруев — обомлел.
И на это была причина: то, что увидел Збруев, было совершенством молодости, красоты и обаяния, обладало карими глазами, пушистыми ресницами, а на стройных ногах носило белые туфельки на среднем каблуке.
— А кто же… на фото?.. — забормотал Збруев, щурясь, словно девушка излучала сияние.
— На каком фото? Вам что, товарищ?
— Збруев я, Костя!..
— Збруев?.. — повторила девушка. — Ах Збруев! — воскликнула она энергично, но не более уверенно.
— Так точно! — подтвердил Збруев.
Девушка обошла стол и протянула руку.
— Здравствуйте! Садитесь… — она приветливо оглядела Збруева. — Так вот вы, оказывается, какой!
Збруев скромно потупился, хотя сделать это было нелегко: девушка, как магнит, притягивала его взгляд.
— Демобилизовался, прибыл в ваше распоряжение… Так сказать, для установления личных контактов… А то ведь, скажем, фото, — постепенно осваиваясь после первого потрясения, продолжал он, — разве оно дает о человеке представление? Вы мне как-то в ватнике больше рисовались…
— Это мы на закладке котлована снимались, — сказала Галя. — Ну что же, — гостеприимно улыбнулась она, — будем считать, что личный контакт установлен! Я очень рада, что вы приехали на нашу комсомольскую стройку, по зову сердца, по велению долга…
— Конечно, — согласился Збруев, — только я вообще-то больше по письму… — но его прервал телефон.
— Листопад слушает, — сказала Галя. — Какие трубы? Диаметр? Не орите, я тоже могу крикнуть! Ну хорошо, как ему звонить? Ладно… Значит, за работу, Збруев? — снова улыбнулась Галя и протянула руку.
Збруев, встав, пожал ее, но сел обратно. Душа его впадала все в большее смятение.
— Так я говорю — я больше по письму, — настойчиво повторил он, заглядывая Гале в лицо. — Персонально к вам…
— А что такое?
— Ну… я думал — мы сначала поделимся… поговорим обо всем?
— Обязательно! — кивнула Галя. — Заходите… Лучше всего денька через три…
— Как через три? — испугался Збруев. — У меня всего — два с половиной!
— Что — два с половиной?
— Да нет, я — так… — спохватился Збруев. — Что ж, мне, значит — идти?
— Так — все вроде?
— Все?..
— А что еще? В отдел кадров я позвоню, сейчас там обед.
Збруев еще помедлил и встал.
— Ну, я пошел?..
— Ага! Заходи, — сказала Галя и снова взялась за телефон.
Збруев вышел в приемную.
И тут он обнаружил сержанта Орлова — а за ним всех солдат с чемоданами, сидящих у дверей отдела кадров, который, как известно, был закрыт на обед.
Збруева осенила счастливая мысль, он повернулся кругом и вошел обратно в комитет.
— Вы сказали, через три дня… — начал он с порога. — А по служебному делу можно? Я ведь, по зову сердца, по велению долга, вам еще сорок человек привез!
— Ну!.. — обрадовалась Галина. — Что ж ты сразу не сказал?
— Да как-то постеснялся… себя выставлять, — ответил Збруев.
Вечером Збруев озабоченно пробирался по единственной и еще не замощенной улице поселка строителей, от фонаря к фонарю, и заглядывал в редкие освещенные окна.
— Товарищ! — окликнул он встретившегося наконец прохожего. — Товарищ Галина Листопад где живет?
— Третий дом, — сказал прохожий, — вон, окно желтое.
Перепрыгивая через лужи, Збруев направился к указанному дому, где на втором этаже светилась желтая занавеска. Поднял с земли камешек и бросил в стекло.
— Кто тут? — появился женский силуэт.
— Это я, Збруев!.. Галя, я ребят разместил, все в порядке, спят, — Збруев помолчал. — Может, пройдемся? Ночь очень теплая.
— Не могу, Костя. Мне еще отчет писать.
— Ну ладно, — сказал Збруев. — Я ведь, в общем, просто так… пожелать спокойной ночи.
Солдаты спали, размещенные в спортивном зале школы. Одна койка стояла неразобранная. Збруев, поеживаясь от предутреннего холодка, бродил взад-вперед по импровизированной казарме и размышлял. Мысли росли как снежный ком, они распирали его существо.
— Хабибулин! — не выдержал наконец Збруев, тронув за плечо казаха. — Проснись!.. Скажи, Хабибулин, — присел он на койку, — какой тебе тип женщины нравится: чтобы… плов хорошо варила, чтобы все полы у тебя в юрте блестели — или такой, чтобы… каналы прокладывала, заводы строила, массы за собой вела!.. И если она к тому же красивая. Какой?
— А которая плов — тоже красивая? — спросил казах.
— Ну допустим.
— Которая — плов, — ответил казах и тотчас снова заснул.
— Эх, Хабибулин!.. — поднялся Збруев. — Не пловом единым сыт человек.
Он походил по комнате и присел на кровать Орлова.
— Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет… — задумчиво продекламировал Збруев. — Есть все-таки женщины в русских селеньях!.. А, Орлов?.. — он приподнял над подушкой голову беспробудного сержанта. — Орлов, ты читал Виктора Гюго «Отверженные»?.. Верно там сказано: если горе и несчастье длятся слишком долго, значит, счастье не за горами!
Збруев отпустил голову Орлова и встал.
— Только теперь его нужно ковать… — озабоченно произнес он. — Ковать…
Он постоял немного среди кроватей.
И вдруг над общежитием и, казалось, над всем поселком раздался крик Збруева:
