Комната Сьюзен выглядела так, словно в ней еще вчера кто-то жил. На туалетном столике лежали расчески и какие-то разрозненные предметы косметики. На вешалке за дверью висел халат с кроликом на кармане. Однако впечатление было бы куда более приятным, если бы это был действительно кролик, а не его скелет.
Сьюзен покопалась в ящиках. Вероятно, эта комната принадлежала ее матери. Тут было слишком много вещей розового цвета. Сьюзен ничего не имела против розового цвета в умеренных количествах, но здесь его было просто засилье, поэтому она надела старое школьное платье.
Она решила, что самое главное сохранять спокойствие. Логическое объяснение всегда найдется, даже если его придется придумать.
– ПИШК.
Скребнув когтями, на туалетный столик приземлился Смерть Крыс. Потом он вытащил из челюстей крошечную косу.
– Думаю, – медленно произнесла Сьюзен, – мне пора возвращаться домой, но все равно спасибо.
Смерть Крыс кивнул и снова прыгнул.
Опустился он на самом краю розового ковра и быстро побежал по темному полу.
Когда Сьюзен сошла с ковра, грызун остановился и одобрительно кивнул. Ей снова показалось, будто бы она выдержала какое-то очередное испытание.
Она последовала за Смертью Крыс в холл, оттуда – в дымную пещеру кухни. Там, склонившись над плитой, стоял Альберт.
– Доброе утро, – сказал он скорее по привычке, чем в качестве подтверждения времени суток. – Хочешь жареного хлеба с колбасой? Потом будет каша.
Сьюзен посмотрела на шипевшую в огромной сковороде массу. Это было зрелище не для пустого желудка, хотя оно вполне могло сделать его таковым. А трагическая судьба яиц, попадавших в руки Альберта, заставляла слезы наворачиваться на глаза.
– А у тебя мюсли нет? – спросила она.
– Это такой сорт колбасы? – ожидая подвоха, спросил Альберт.
– Это орехи и крупа.
– А в них есть жир?
– Нет, насколько мне известно.
– Как же тогда их жарить?
– Их и не надо жарить.
– И это ты называешь завтраком!
– Завтрак не обязательно должен быть жареным, – нравоучительно промолвила Сьюзен. – Вот ты упомянул кашу, ее ведь тоже не нужно жарить…
– Почему нет?
– А вареное яйцо?
– Кипячение убивает не всех микробов и…
– СВАРИ МНЕ ЯЙЦО, АЛЬБЕРТ.
Вскоре эхо от ее слов стихло. «Ничего себе у меня голосок появился», – подумала Сьюзен.
Половник выпал из руки Альберта и со звоном упал на плиточный пол.
– Пожалуйста, – добавила Сьюзен.
– Ты говоришь, совсем как он.
– Впрочем, не трудись. – У нее заболела челюсть. Новый голос испугал ее сильнее, чем Альберта. В конце концов, это ведь был ее рот. – Я хочу домой. Мне пора возвращаться.
– Ты и так дома, – возразил Альберт.
– Здесь? Но это не мой дом!
– Да? А что написано на больших часах?
– «Слишком Поздна», – машинально ответила Сьюзен.
– А где находятся ульи?
– В саду.
– Сколько у нас тарелок?
– Семь, – вырвалось у Сьюзен, прежде чем она успела заткнуть себе рот.
– Видишь? По крайней мере часть тебя находит этот дом знакомым.
– Послушай… – Сьюзен попыталась воззвать к благоразумию, надеясь в этот раз на больший успех. – Возможно, он действительно существует… ну, этот, ты понимаешь, но во мне нет ничего особенного… То есть…
– Да? А почему лошадь тебя знает?
– Пусть знает, я – нормальная девушка…
– Нормальные девочки не получают в подарок на трехлетие набор «Барби катается на Бинки»! – рявкнул Альберт. – Но твой отец не позволил тебе в него играть, чем очень расстроил хозяина. А он так старался.
– Я имею в виду, что я – обычный ребенок и…
– Послушай, обычные дети получают на день рождения ксилофон. А не просят дедушку снять рубашку!
– Ну и что с того?! Я же не виновата, что у меня такой дед! Это нечестно!
– Правда? Да что ты говоришь? – произнес Альберт мрачно. – Ну, иди, пожалуйся кому-нибудь! Скажи вселенной, что это нечестно, а то вдруг она не знает. Она наверняка тебя поймет. «О? – скажет она. – Что ж, хорошо, извини, что побеспокоила, ты свободна».
– Это сарказм! Как ты смеешь так со мной разговаривать? Ты – простой слуга.
– Правильно. Как и ты. Поэтому на твоем месте я бы приступил к работе. Грызун тебе поможет. Он в основном занимается крысами, но принцип тот же.
Некоторое время Сьюзен сидела с широко открытым ртом.
– Я ухожу, – выпалила она наконец.
– А я тебя и не задерживаю.
Сьюзен выбежала через черный ход, преодолела громадный двор, пронеслась мимо жернова – и оказалась в саду.
– Ха! – воскликнула она.
Если бы кто-нибудь посмел сказать Сьюзен, что у Смерти есть дом, она бы назвала такого человека сумасшедшим или, того хуже, идиотом. Но если бы ей предложили вообразить, как должен выглядеть подобный дом, то соответствующим ситуации черным карандашом она нарисовала бы нечто высокое, с башнями и бойницами, похожее на готический замок. Дом выглядел бы зловещим, ему бы подходил целый ряд слов, заканчивающихся на «щий», типа «нависающий» и «ужас наводящий». Она представила бы тысячи окон. Заполнила бы небо летучими мышами. Добилась бы величественности.
Чего бы она не могла себе представить, так это обычного коттеджа. С таким безвкусным садом. И лежащим у входной двери ковриком с надписью «Дабро Пожаловаться».
Сьюзен всегда окружала себя неприступными стенами здравого смысла. Однако сейчас эти стены начали таять, как соль на мокром ветру, и ее это злило.
У нее был другой старый дедушка, его звали Лезек, и он жил на ферме, настолько бедной, что даже тамошним воробьям приходилось ползать на коленях в поисках какой-нибудь завалящей крошки. Насколько она помнила, Лезек был приятным стариканом, правда несколько робким, особенно в присутствии ее отца.
А мать про своего отца рассказывала, что тот…
Почему-то Сьюзен никак не могла вспомнить, что именно рассказывала ей мать. С родителями вечно так – произнося кучу слов, они умудряются ничего толком не сообщить. Иногда у нее даже складывалось впечатление, что отца у матери просто нет.
А сейчас Сьюзен предлагали поверить, что он знаменит именно тем, что был всегда.
Она словно бы обрела очень полезного родственника.
Вот если бы, скажем, он был богом… Леди Одилия Жолоб из пятого класса постоянно хвастала тем, что ее прапрабабушку некогда соблазнил сам Слепой Ио, принявший вид вазы с маргаритками, что делало саму Одилию чем-то-вроде-как-бы-частично-полубогиней. А еще Одилия говорила, что ее мать частенько пользовалась этим, чтобы заполучить столик в каком-нибудь ресторане. Но заявление о том, что ты являешься близкой родственницей Смерти, вряд ли произведет должное впечатление. Скорее всего, тебе не дадут места даже рядом с кухней.
