Алджернон. Дело в том, что я получил телеграмму слишком поздно. Я тут же бросился в клуб, но там его уже не было. Швейцар сказал мне, что, насколько он знает, мой брат отправился сюда, к себе в поместье. Ну, и я, конечно, поехал вслед за ним, поскольку знал, что он меня хочет видеть.
Сесили. Но дяди Джека не будет до понедельника.
Алджернон. Очень жаль. В понедельник я буду вынужден первым же поездом вернуться в Лондон. У меня там деловая встреча, и мне очень хотелось бы… ее избежать.
Сесили. А разве нельзя ее избежать где-нибудь в другом месте, кроме Лондона?
Алджернон. Но встреча-то назначена в Лондоне.
Сесили. Я, конечно, понимаю, как важно не являться на деловые встречи, если хочешь сохранить ощущение красоты и полноты жизни, но все-таки вам лучше дождаться приезда дяди Джека. Насколько я знаю, он хотел поговорить с вами насчет вашей эмиграции.
Алджернон. Насчет чего?
Сесили. Вашей эмиграции. Он поехал покупать вам костюм и все необходимое в дорогу.
Алджернон. Вот уж кому не доверил бы покупать мне костюм, так это Джеку. Он не способен выбрать даже галстук.
Сесили. Но вам едва ли понадобится галстук. Ведь дядя Джек отправляет вас в Австралию.
Алджернон. В Австралию?! Лучше уж на тот свет!
Сесили. В среду за обедом он так и сказал, что вам предстоит выбирать между этим светом, тем светом и Австралией.
Алджернон. Ах, вот оно что! Но сведения, которыми я располагаю об Австралии и том свете, меня не очень-то вдохновляют. Меня, кузина Сесили, вполне устраивает и этот свет.
Сесили. Да, но достаточно ли вы хороши для этого света?
Алджернон. Боюсь, что нет. Поэтому я и хочу, чтобы вы взялись за мое перевоспитание. Это могло бы стать вашей миссией в жизни — конечно, если вы ничего не имеете против, кузина Сесили.
Сесили. Как вы смеете навязывать мне какую-то миссию в жизни?!
Алджернон. Прошу прощения, но мне казалось, что у каждой женщины в наши дни должна быть миссия в жизни.
Сесили. У «синего чулка»
[18]
— может быть, но только не у женщины. Кроме того, у меня не будет сегодня времени на ваше перевоспитание.
Алджернон. Но вы не станете возражать в таком случае, если я сам сегодня перевоспитаюсь?
Сесили. Это уже похоже на донкихотство, хотя почему бы и не попробовать?
Алджернон. Обязательно попробую. Я уже и сейчас чувствую, что стал лучше.
Сесили. А выглядите хуже.
Алджернон. Это потому, что я голоден.
Сесили. Ах, как это невнимательно с моей стороны! Я могла бы и сама догадаться, что, если человек решил возродиться для новой жизни, он нуждается в усиленном и регулярном питании. Мы с гувернанткой обедаем в два как правило жареной бараниной.
Алджернон. Боюсь, для меня это жирновато.
Сесили. Здоровье дяди Джека, который каждый раз, бывая у вас в Лондоне, слишком поздно ложится, увы, не на шутку подорвано, и его лондонский врач предписал ему принимать ровно в двенадцать бутерброды с печеночным паштетом и шампанское урожая 1889 года. Уж не знаю, подойдет ли вам такая диета.
Алджернон. О, это меня вполне устраивает, особенно шампанское 89-го года.
Сесили. Приятно слышать, что у вас столь простые вкусы. Прошу вас в столовую.
Алджернон. Благодарю вас. Но можно я сначала выберу себе бутоньерку? Без бутоньерки в петлице я никогда не получаю удовольствия от еды.
Сесили. Может быть, Марешаль Ниель?
[19]
(Берется за ножницы.)
Алджернон. Нет, лучше розовую.
Сесили. Почему именно ее? (Срезает розу.)
Алджернон. Потому что вы сами как эта роза, кузина Сесили.
Сесили. Я думаю, вам не следует говорить мне такие слова. Мисс Призм никогда мне такого не говорит.
Алджернон. В таком случае мисс Призм — просто близорукая старая гувернантка. (Сесили вдевает розу ему в петлицу.) Вы самая красивая девушка, какую мне когда-либо приходилось встречать.
Сесили. Мисс Призм говорит, что красота — это ловушка.
Алджернон. Ловушка, в которую с радостью попался бы любой, у кого есть голова на плечах.
Сесили. Но я вовсе не хотела бы поймать в ловушку человека с головой на плечах. Я не знала бы, о чем с ним говорить.
Они входят в дом. Возвращаются мисс Призм и доктор Чезьюбл.
Мисс Призм. Вы слишком одинокий человек, дорогой доктор Чезьюбл. Вам следовало бы жениться. Мизантроп — это я еще понимаю, но женотропа
[20]
понять я отказываюсь.
Чезьюбл (как ученый он потрясен). Поверьте, я не заслуживаю такого неологизма… И теория, и практика христианской церкви первых веков решительно отвергали институт брака.
Мисс Призм (поучительным тоном). Потому-то христианская церковь первых веков и не дожила до наших дней. И вы, кажется, не отдаете себе отчета, дорогой доктор, что, упорно оставаясь холостым, мужчина навсегда обрекает себя на роль своего рода приманки в глазах общества. Мужчинам следует быть осмотрительнее, слабых духом безбрачие способно сбить с пути истинного.
Чезьюбл. Но разве женатый мужчина не равным образом привлекателен в глазах общества?
Мисс Призм. Женатый мужчина привлекателен только в глазах своей жены.
Чезьюбл. Увы, и в ее глазах не всегда, как мне не раз говорили.
Мисс Призм. Это зависит от интеллектуальных предпочтений женщины. Зрелый возраст в этом смысле всего надежнее. Спелый плод никогда не обманывает надежд. А молодые женщины — это зеленый плод. (Доктор Чезьюбл удивленно поднимает брови.) Я говорю в переносном смысле. Моя метафора почерпнута из садоводческой области… Но где же Сесили?
Чезьюбл. Может быть, она пошла вслед за нами и еще не вернулась?
Из глубины сада медленно появляется Джек. Он облачен в глубокий траур, на шляпе лента из крепа, на руках черные перчатки.
