Тишину нарушали только звон гномьих кованых башмаков и стук костяшек Детритовых пальцев по мостовой.
Наконец Дуббинс не выдержал:
– Хочу, чтобы ты знал: мне совсем не хочется быть твоим напарником! Так же, как и тебе – моим!
– Правильно!
– Но что случилось, то случилось. И чтобы нам лучше ужиться, нужно кое-что изменить.
– Например?
– Например, ты не умеешь считать, это же просто смешно! Большинство троллей умеют считать. А тебя что, не научили?
– Я умею считать!
– Хорошо, сколько пальцев я сейчас показываю?
Детрит прищурился.
– Два?
– Ладно. А сейчас сколько?
– Два… и еще один…
– А два и еще один будет?…
Детрит запаниковал. В дело пошла высшая математика.
– Два и еще один будет три.
– Два и еще один будет три.
– А сейчас сколько?
– Два и два.
– Это четыре.
– Четыре-е.
– А сейчас сколько?
Дуббинс попробовал показать восемь пальцев.
– Два раза по четыре.
Дуббинс приятно удивился. Он ожидал услышать «много» или, возможно, «очень много».
– А сколько будет дважды четыре?
– Два и два и два и два.
Дуббинс наклонил голову набок.
– Гм, – сказал он. – Ладненько. Дважды четыре мы называем восемь.
– Восемь.
– Знаешь, – примирительно промолвил Дуббинс, смерив тролля критическим взглядом, – ты, может, и не такой тупой, каким кажешься. Это совсем не трудно. Давай-ка подумаем… Ну, то есть я подумаю, а ты просто помолчи.
Ваймс захлопнул за собой дверь штаб-квартиры. Сержант Колон сидел за столом с довольным видом.
– Что случилось, Фред?
Колон сделал глубокий вдох.
– Интересное дело, капитан. Мы со Шнобби провели некоторое, э-э, обследование в Гильдии Шутовских Дел и Баламутства. Я записал все, что нам удалось выяснить. Все здесь. В самом настоящем рапорте.
– Чудесно.
– Все записано. Посмотри. Правильно. С пунктуацией и всем прочим.
– Молодец.
– С запятыми и всем прочим, посмотри.
– Не сомневаюсь, я получу настоящее удовольствие от твоего рапорта, Фред.
– И эти… Дуббинс и Детрит тоже кое-что выяснили. Дуббинс тоже написал рапорт. Но в нем меньше запятых, чем в моем.
– Сколько я спал?
– Шесть часов.
Ваймс попытался мысленно заполнить этот пробел, но потерпел неудачу.
– Нужно что-то проглотить, – сказал он. – Кофе или еще что-нибудь. И мир разом станет лучше. Хотя непонятно с чего.
Человек, оказавшийся в то время на Федрской улице, мог стать свидетелем престранного зрелища. Тролль и гном возбужденно перекрикивали друг друга:
– Дважды тридцать два, восемь и еще один.
– Вот видишь? А сколько кирпичей в этой стопке?
Пауза.
– Шестнадцать, восемь, четыре, один.
– А за одним следует два!
Более длинная пауза.
– Двадцать девять…
– Правильно!
– Правильно!
– Ты можешь!
– Я могу!
– Ты просто создан считать до двух!
– Я просто создан считать до двух!
– Если умеешь считать до двух, значит, умеешь считать до сколька угодно!
– Если умею считать до двух, значит, умею считать до сколька угодно!
– И мир станет твоим моллюском!
– Моим моллюском! А что такое моллюск?
Ангва почти бежала, едва поспевая за Моркоу.
– А как же опера? Может, стоит ее осмотреть? – крикнула она.
– Потом. Все равно тот, кто там был, давно уже скрылся. Сначала нужно доложить обо всем капитану.
– Думаешь, ее убила та же штуковина, что и господина Крюкомолота?
– Да.
– Девять птиц.
– Правильно.
– Один мост.
– Верно.
– Четыре-на-дцать лодок.
– Замечательно.
– Одна тысяч. Три сот. Шесть десят. Четыре кирпича.
– Прекрасно.
– А вот…
– Я бы на твоем месте отдохнул. Не стоит растрачивать все силы.
– А вот… один бегущий человек.
– Где? Где?!
Кофе Шэма Харги по вкусу напоминал расплавленный свинец, но обладал одним преимуществом: вы испытывали ни с чем не сравнимое чувство облегчения, когда наконец выпивали чашку до дна.
– Шэм, – сказал Ваймс, – кофе просто отвратительный.
– Верно, – согласился Харга.
– За свою жизнь я выпил немало плохого кофе, но сейчас мне словно пилой провели по языку. Сколько ты его варил?
– А какое сегодня число? – спросил Шэм, вытирая стакан.
Он всегда вытирал стаканы. Правда, никто понять не мог, куда он девает чистые.
– Пятнадцатое августа.
– Какого года?
Шэм Харга улыбнулся или, по крайней мере, пошевелил мышцами вокруг рта. Шэм Харга успешно заведовал «Реберным домом» вот уже много лет. Он всегда улыбался, никогда не кормил в кредит и быстро понял, что большинство посетителей предпочитает, чтобы еда состояла из четырех пищевых групп: сахар, крахмал, жир и подгоревшие хрустящие кусочки.
– Дай мне пару яиц, – сказал Ваймс. – Но чтобы желток был твердым, а белок жидким, как патока. А еще я хочу бекона, твоего особого бекона, покрытого твердыми узелками, и чтоб на нем болтались кусочки жира. И ломоть жареного хлеба, от одного вида которого сводит желудок.
– Непростой заказ, – покачал головой Харга.
– Вчера тебе удалось его выполнить. И дай мне еще кофе. Черного, как полночь в безлунную ночь.
Харга удивленно посмотрел на капитана. Сегодня Ваймс вел себя как-то странно.
– Так тебе черный кофе или нет? – уточнил он.
– Очень черный.
– Но как это?
– Что как?
– В безлунную ночь на небе всегда много звезд. Их лучше видно. И горят они очень ярко. Безлунная ночь может быть достаточно светлой.
Ваймс вздохнул.
– Пусть это будет безлунная ночь, когда небо затянуто облаками, – сказал он.
